— А он что… живой? — испуганно спросила Маша.
— Я его не убивал, — открестился Куся. — Если дохлый, то сам сдох, — он снова внимательно принюхался, практически ощупал неподвижное тельце сяжками, и выдал заключение:
— Живой.
— Может, он просто похож? — робко предположила Маша.
— Не просто, — угрюмо отозвался Куся. — Он пахнет, как грызун, — выдвинул он неопровержимый аргумент. — И хуже того… — Куся снова принюхался. — Он пахнет и выглядит точно так же, как тот самый грызун, которого я поймал последним — в своём мире. Я вспомнил о нём — о том грызуне, и сразу почувствовал запах. Пошёл на него. Нашёл этого… Он сидит — прижался, смотрит на меня и не убегает! Я — ближе. Он — смотрит. И… пахнет. И ничегошеньки больше не делает! Ты хоть что-нибудь понимаешь?
— Может, он больной? — выдвинула гипотезу Маша и попыталась ещё немного отодвинуться, но было уже некуда — толстенный корень упирался в спину. — Или от страха…
— Больной?! — возмутился Куся. — Что я, больного от здорового не отличу?! Он как здоровый пахнет, немолодой, но здоровый. Тогда уж это я — больной, запахи путаю… Но я не путаю! — он снова посмотрел на Машу испуганно.
— Он пахнет, как тот самый грызун… Значит… — Куся встряхнул головой, встрепал сяжки, усики, хохолок — всё как-то тревожно растопырилось во все стороны и замерло, только лапа, придерживавшая грызуна, заметно дрогнула.
— Значит, — повторил он, решившись, — это — перевёртыш.
========== Глава 42. Перевёртыш и Тишка ==========
— Значит, это перевёртыш, — тихо и весомо сказал Куся.
И тут тельце под его лапой трепыхнулось. Маша и сама понять не могла, как удалось ей удержать вопль, рвавшийся наружу. Она даже кулаком себе рот заткнула и вцепилась в него зубами, глядя, как существо, только что напоминавшее крысу, трясётся, будто холодец под током, оплывает его форма, размываются очертания…
Куся отдёрнул лапу, будто ошпарился, но тут же опомнился: рядом его Маша! Он должен её защищать! И кото-мышь оскалился, зашипел, выпуская когти и прикрывая Машу собой от этого — непонятного, бесформенного, страшного.
Тут уж она сама пришла в себя, неуклюже, но резво поднялась на ноги, ухватив Кусю поперёк живота, как дедушкиного Тишку. Он рвался и шипел, но шипение Маша на свой счёт не приняла, хотя и напрасно, — теперь уже оно относилось и к ней тоже, а его рывки и попытки вырваться из её рук, Машу не обескуражили. У Тишки тоже характер был не сахар! Правда, крыльями он не хлопал, то и дело попадая по лицу и закрывая обзор.
— Да отпусти же ты меня! — взвыл Куся, осознав, что его прозрачные “намёки” на Машу не действуют.
— Вылезай отсюда! Быстрее! — распоряжался он дальше, имея в виду облюбованное Машей углубление между корнями.
Сам Куся вцепился в одну из вездесущих веток-лиан и уже оттуда с ужасом наблюдал за происходящим, лихорадочно прикидывая, осталось ли у него хоть немного пламени, хоть на один выдох?
Нет… всё-всё он израсходовал на мерзкого Алкана, стараясь напугать и публику, и жреца, чтобы он не давил на Машу своей тёмной силой. Кажется, кроме пламени, ему удалось тогда использовать Силу Сердца и Разума, о которых рассказывал шаман. Может и сейчас попробовать?
Куся покрепче вцепился в твердокаменную ветку, приподнимая распахнутые крылья, всматриваясь в дрожащую массу внизу. Нет… ничего не выходит. У перевёртыша будто и вовсе нет разума, одна только текучая плоть, как густая болотная жижа, чья густота не даёт ей впитаться в почву, но и просто застыть грязной лужей ей тоже что-то не даёт… Что же?
Куся навострил сяжки, устремляя своё восприятие вдаль, и ему показалось, что он уловил нечто. Зудящий импульс, словно скребущий и щекочущий прямо внутри — в голове. Куся даже мявкнул тихонько и затряс головой, стараясь вытряхнуть оттуда то, что так неосторожно нащупал.
Он понял только, что оно идёт издалека и не даёт перевёртышу остаться той самой лужей, которой он и был бы, если бы его предоставили самому себе, заставляет его становиться кем-то… или чем-то. А он не знает — кем.
Так вдруг показалось Кусе, и за холодящим, всю шерсть ставящим дыбом ужасом шевельнулось иное чувство, так что Куся почти не удивился Машиным словам, удивился только тому, как могла она понять то, что он ощутил. Ведь у неё нет той Силы Сердца и Разума, что есть у говорящих, да и то не у всех. Или есть? У неё есть Сила Сердца, — подумал Куся. — Большая Сила.
— Кусь, по-моему, ему плохо… — неуверенно сказала Маша.
Перевёртыш корчился и трясся. Он увеличился в размерах, и теперь уже ком дрожащей плоти по высоте был Маше до колен и из него можно было бы соорудить не грызуна, а хорошую овчарку.
Он был отвратителен, он был страшен, и он был… жалок… Похожий на кусок сырого мяса, в который, прихотью чьей-то злой воли, вдруг вернулась способность чувствовать и, будто этого мало, к нему ещё и ток подключили…
Испуганно прижавшаяся к дереву Маша чуть не утонула в захлестнувших её эмоциях, но поверх ужаса и омерзения вдруг вынырнула на гребне волны жалость. Она ещё пыталась сама себя убедить, что нужно бояться, бояться, а не жалеть! И словно со стороны услышала свои слова:
— Кусь, по-моему, ему плохо… больно… Что ж делать-то? Может, надо представить что-нибудь, чтобы он в это превратился? Может, тебе снова грызуна представить?
Пару секунд Куся молчал ошеломлённо, потом попробовал. Масса внизу затряслась сильнее прежнего и ещё немного увеличилась.
— Нет уж, — мявкнул кото-мышь. — Грызун у меня больше не получается. Как на это посмотришь… я чуть морга не представил!
— Нет-нет, морга нам не надо, — содрогнулась Маша и посмотрела на Кусю.
А ведь он похож на дедушкиного Тишку… Сейчас такой же серенький… если вот сяжки убрать и встопорщенный хохолок, ну и крылья… А глаза — почти что Тишкины. Тоже зелёные, загадочно мерцающие и умные…
Что-то мягкое робко коснулось Машиной ноги. Она едва не заорала на всю округу, но, в который уже раз, сдержалась. Внизу, у её ног, стоял… Тишка. “Кот” поймал её взгляд, и кончик его хвоста знакомо вильнул. Лже-Тишка встряхнулся, сел и лизнул лапку.
— Кто это? — шёпотом спросил Куся.
— Кот. Тишка. У дедушки такой был… Может, и сейчас жив — с Маришкой и детьми живёт…
Куся сердито потряс головой, словно пытаясь перетряхнуть полученные сведения так, чтобы остались только нужные, а лишние высыпались и не мешали.
— Как это — у дедушки был? Ты в кого его превратила? Он что — разумный?
— Нет. То есть… кошки очень умные, конечно, но…
Существо у её ног внимательно прислушивалось, по-кошачьи шевеля ушами. Маша всхлипнула, быстро опустилась на корточки и погладила бархатную голову:
— Тишка…
— Это не Тишка! — рявкнул Куся.
Машины руки испуганно замерли, и вся она замерла — и снаружи, и внутри, потерявшись в противоречивых эмоциях, мыслях, страхах, сомнениях… Кот смотрел на неё неуверенно, словно спрашивая: что дальше? что мне теперь делать? каким мне быть?
Гордый Тишка, гроза всех котов в округе и мечта всех окрестных кошек, не смотрел так никогда и ни на кого. Конечно, Маша прекрасно знала, что это не Тишка и, что намного важнее и значительно хуже, — вообще не кот. Но когда он только появился, и она увидела его — такого родного… удержать вскипевшую радость узнавания и нежность оказалось просто невозможно.
“Тишка” задрожал, как грызун, перед тем как исчезнуть, когда Куся назвал его перевёртышем, и очертания его начали расплываться, пока едва заметно, а в зелёных глазах Маша увидела боль — страдание беспомощного и беззащитного живого существа.
— Тишка, — сказала она твёрдо. — Ты — Тишка. Кот.
Маша закрыла глаза и увидела дедушкиного любимца ясно, отчётливо. И как она раньше не замечала, что Куся на него похож? И не во внешности даже дело, а в чём-то внутреннем, неуловимом. В чувстве собственного достоинства и неизменной спокойной иронии, с которой, кажется, только кошкам дано взирать на окружающий мир так, что и в голову не придёт усомниться — они имеют на это право.