— Ну, думаю, это можно, — с явной неохотой в голосе произнесла женщина и, оглянувшись, отступила в сторону и открыла дверь. — Почему бы вам не пройти в дом, чтобы не выпускать прохладный воздух.
Я вошел в дом, и она закрыла за мной дверь.
В гостиной стоял невысокий щуплый господин. Волосы у него были явно завиты щипцами, а одет он был в коричневый летний костюм, который, вероятно, был новым лет двадцать назад. Седых волос у него было больше, чем не седых, а кожа имела цвет качественного пергамента. В руке он держал букетик цинний. На вид ему было лет семьдесят плюс — минус пять лет.
— Это мой знакомый Уолтер Лоуренс, — сказала Луиза Эрл. — Он только что заглянул ко мне, а теперь ему придется уйти. Правда, мистер Лоуренс?
Она сказала это в основном не для меня, а для мистера Лоуренса, и тому, похоже, это не слишком понравилось.
— Думаю, я смогу заскочить к вам попозже, — нахмурился мистер Лоуренс, который был явно не в силах скрыть своего разочарования.
— И надеюсь, вы все-таки позвоните, прежде чем заскакивать к человеку попозже, выясните, свободен ли он. Ну что, договорились?
Мистер Лоуренс заскрежетал зубами, чуть ли не соскребая с них всю эмаль, однако ему удалось выдавить мрачную улыбку. Все это ему совсем не нравилось.
— Надеюсь.
Одобрительно кивнув, Луиза Эрл забрала у него цветы и, обратившись ко мне, сказала:
— А теперь позвольте мне поставить эти очаровательные циннии в воду, а потом мы с вами поговорим. — С этими словами она бережно взяла цветы в охапку и подтолкнула мистера Лоуренса к двери.
Тот постарался расправить плечи, чтобы казаться как можно выше ростом. Он что-то тихо сказал хозяйке, чего я не расслышал, хмуро взглянул на меня, и Луиза Эрл закрыла за ним дверь. Через пару секунд «бьюик» сдал назад, выезжая на улицу.
— Ах, любовь, любовь, — произнес я.
Луиза Эрл рассмеялась, став при этом на пятнадцать лет моложе.
— Мистер Коул, хотите, я угощу вас кофе, или вы предпочитаете выпить чего-нибудь прохладительного?
— С удовольствием выпью кофе, миссис Эрл. Благодарю вас.
Она ушла с цветами на кухню, бросив через плечо:
— Пожалуйста, чувствуйте себя как дома.
Я сел на потертый диван, накрытый самодельным чехлом и украшенный вышитыми подушками. Под прямым углом к дивану стояло кресло с высокой спинкой, перед ними приютился дешевый кофейный столик, а напротив громоздился резной шкаф из вишневого дерева. Шкаф был открыт, и полки были уставлены вазочками, всяческими безделушками и семейными фотографиями, на некоторых был снят Леседрик. Леседрик в детстве. Леседрик до того, как выбрал преступный путь. На фотографиях он выглядел счастливым ребенком с лучезарной улыбкой. Дом был опрятный и ухоженный, и в нем пахло цветами.
Миссис Эрл вернулась через несколько минут, осторожно неся в руках две чашки кофе.
— Та неприятность случилась с Леседриком несколько лет назад, — сказала она. — Почему вы заинтересовались ею только сейчас?
— Мое расследование касается офицера, арестовавшего вашего сына.
— Ах да. Я ее помню. — Луиза Эрл поставила передо мной чашку. — Может быть, молока или сахару?
— Нет, мэм. Значит, вы присутствовали при аресте?
— О да, — снова кивнула она. — Потом ко мне приходили полицейские. Три или четыре раза. Из какой-то внутренней службы.
— Из отдела внутренних расследований?
— Угу.
Луиза Эрл отпила глоток кофе. Он был таким горячим, что струйки пара, повторив изгибы ее лица, затуманили ей очки.
— Вам известно, что Леседрик подал жалобу по поводу своего ареста.
— Конечно известно.
— Леседрик утверждал тогда и до сих пор продолжает утверждать, что детектив Росси подбросила ему фальшивые банкноты.
Миссис Эрл кивнула, но как-то неуверенно, словно хотела услышать, что я скажу дальше.
— Что вы сообщили следователям из отдела внутренних расследований?
Миссис Луиза Эрл глубоко вздохнула, и маска рассеянного безразличия растаяла, открыв глаза, усталые и полные боли.
— Я знаю, что Леседрик так говорит, и я повторю вам то же самое, что заявила этим людям из внутренней службы. Нельзя верить ничему, что говорит этот ребенок.
Я недоуменно заморгал.
Поставив чашку на столик, Луиза Эрл ткнула пальцем в сторону шкафа.
— Я стояла вон там, когда вошли Леседрик и та женщина-офицер. Я видела все случившееся в мельчайших подробностях. — Она устало закрыла глаза, словно это давало ей возможность увидеть все заново, как это было, когда она беседовала с сотрудниками отдела внутренних расследований. — Эта женщина стояла вот здесь, держа фуражку в руке, и рассказывала о своей работе. Я хорошо помню, что она сняла фуражку, поскольку в тот момент подумала о том, до чего же она вежливая. Я не знала, что она собирается арестовать Леседрика.
— Она не проходила к нему в комнату?
Леседрик заявил, что Росси зашла в его комнату.
— О нет. Она просто вошла в дом и остановилась здесь, разговаривая со мной. Конечно, я разозлилась, когда она арестовала моего мальчика, но она сделала все как надо.
Сделала все как надо. Я отчетливо представил себе лицо Джонатана Грина, когда я ему об этом доложу. Как с его лица схлынет краска, как выпучатся глаза. Я подумал, что он вполне может хлопнуться в обморок, и тогда нам с Трули придется приводить его в чувство.
— Леседрик утверждает, что она прошла вместе с ним в комнату. Он говорит, что под курткой она прятала большой пакет с фальшивыми купюрами.
— Дело было летом. Кто станет летом надевать куртку? — Луиза Эрл грустно покачала головой и сложила руки на коленях. — Мистер Коул, если послушать Леседрика, то можно подумать, что он сама невинность, хотя на самом деле это не так. Леседрик соврет — и глазом не моргнет, и так было всегда.
Я вздохнул. Вот вам и Леседрик Эрл.
— Поймите меня правильно, — продолжала Луиза Эрл. — Я люблю своего мальчика, и мне бесконечно горько, что он сидит в тюрьме, но всякий раз, когда его арестовывали, он говорил одно и то же. Всегда виноват кто-то другой. Всегда полиция хочет его упечь за решетку. Вот так.
— Да, мэм, — кивнул я.
— Если вы ждете от меня, что я скажу, будто мой мальчик невиновен, этого не будет. Если вы ждете, что я скажу что-нибудь плохое об этой даме из полиции, этого тоже не будет, — твердым голосом произнесла Луиза Эрл.
— Нет, мэм. Я этого не жду.
— Леседрик хотел, чтобы я тогда солгала ради него, но я отказалась. Он хотел, чтобы я его прикрыла, дала показания в его пользу, но я этого не сделала. Я сказала: «Леседрик, ты должен перестать искать отговорки, ты должен стать настоящим мужчиной». — Ее голос дрогнул, и она умолкла. Взяв чашку, она отпила глоток и продолжила: — Мне это дорого далось, но я поступила так ради него. Этого мальчишку просто необходимо было хоть как-то вразумить.
— Да, мэм.
— После суда он со мной больше не разговаривает. Я любила своего мальчика так, как только может любить мать, я старалась служить ему примером, но он все сделал не так. — Ее глаза покраснели, и по щеке скатилась одинокая слезинка. — Быть может, это я все сделала не так. Быть может, чересчур над ним тряслась и многое ему прощала. Можно ли любить слишком сильно?
Я посмотрел на нее, затем окинул взглядом мебель и фотографии, потом снова заглянул в ее усталые глаза, говорившие о том, как невыносимо тяжела ее ноша.
— Я не думаю, миссис Эрл, что любви может быть слишком много.
Задумавшись над моими словами, Луиза Эрл снова поставила чашку на столик.
— Я вам хоть чем-то помогла?
— Да, мэм. Помогли.
Джонатан Грин с этим не согласится, но тут уж ничего не поделаешь.
— В таком случае, если не возражаете, мне нужно обрезать циннии и поставить их в воду, — сказала она, вставая с места и явно желая показать, что мне пора уходить.
— Да, мэм. Прошу прощения, что помешал вам и мистеру Лоуренсу.
Едва заметная улыбка тронула ее губы, но уже не такая веселая, как прежде.
— Ну, знаете, от этого мужчины так легко не отделаешься.