Как-то, уже лежа в постели, Фабер спросил:
- Слышь, 'Никита, ты что засмеялся, когда имя мое узнал?
- Говорящее оно у вас.
- О чем говорит?
- О профессии. Хомо фабер - человек-строитель.
- Ишь ты. А твое что значит? - поинтересовался Фабер.
- Мое? - Никита криво улыбнулся.- Мое в переводе с греческого победитель.
И человек-строитель засыпал, а победитель продолжал разворачивать бесчисленные фантики, в которых, как он думал, была упакована истинная его натура.
- Все речевку выучили? - Зина, старшая пионервожатая, обводит их ясным взглядом.- Пррроверяю. Айнетдинов!
- "Кто шагает дружным строем? Те, кто новый мир построят..."
- Булинов!
- "Кто шагает дружным строем..."
- Ванцев!
- "Кто шагает..."
- Денисов!
Никита собирается с духом.
- Я не буду.
- Что не будешь?
- Говорить это.
- Не выучил речевку?
- Нет такого слова.- Голос Никиты звенит и прерывается. - Есть речение. Я в словаре смотрел.
Зина овладевает собой.
- Слово ему не нравится. Всем нравится, а ему не нравится. Ладно, стихи говори.
- Не стихи это. Звон какой-то. Разве нельзя новый мир строить без этой... речевки?
Тишина. Лицо Зины в пятнах. Ах, если б так. А то...
- Денисов!
- "Кто шагает дружным строем..."
- Друскин!
- "Кто шагает дружным строем..."
Но может быть потом, выйдя из школьного коридора...)
- А Фабер у вас и вовсе не получился,- сказал Пышма.- Не чувствуете вы его. Неживой он. Так, ходячая укоризна Никите. Прописать такой характер, изобразить, пусть не глубоко, но хотя бы правдоподобно, вам оказалось не по зубам. Да и трудное это дело - описывать не интеллигентскую рефлексию, а настоящую жизнь и земные мысли. Не в вашем жанре. Фабер и понадобился вам для того только, чтобы Никита мог вволю наговориться и посетовать на несвободную, запрограммированную свою судьбу. Да еще чтобы определить вашего героя на стройку, где его должно было оглушить бревном. Тоже, кстати, не новый прием - стукнуть человека по голове, дабы снабдить необычайным даром. И предвиденья его, по традиции, мрачны и ужасны.
(Пышма прав. Несть числа прорицателям. И все они не предвещают ничего радостного. Калхас сулит беды ахейцам. Тиресий открывает Одиссею страшные тяготы его судьбы. Иисус предвидит измену одного ученика и отступничество другого. Нострадамус и Александр Блок предсказывают ужасные войны. Воланд уведомляет Михаила Александровича Берлиоза о жутком его конце. Джонни у Стивена Кинга ждет явления фашиствующего президента.
И только румяные путешественники во времени точно знают, что все будет хорошо.
Никита отлеживался после удара, думал о доме. Новогодний конверт снеговик с носом-морковкой в левом верхнем углу - встал перед глазами за минуту до того, как вошел Фома Ильич.
- Здорова ж у тебя голова, Никита. Сваи забивать, ха! Плясать можешь?
- Нет пока.
- Ну ладно. Держи.- И протягивает письмо. С морковным носом. И пароходом на зеленой марке. Все точно.
И не распечатывая конверта, Никита знает: отчим оправился от ревматической атаки и уехал в Цхалтубо, мать оформляет пенсию, дважды звонила Наташа...
Покатилось, поехало.
В мозаике кадров увидел он Фому Ильича в короткой несвежей рубашке с тощими, обвислыми, исколотыми ягодицами... Учетчицу Настю с распухшим от слез лицом... Себя - старцем, руки охватили лоб, глаза прикрыты, в почтительной тишине он встает, огибает резной угол стола - и падает ничком на ковер. Конец. Тьма.)
- Вы делаете попытку показать нам другого, новообращенного Никиту. Человека, чей дар позволил ему не только заглянуть в будущее, но и посмотреть вокруг себя и на себя по-иному. Мне, правда, все время мешали ваши - или Никитины - размышления о необязательности того будущего, которое является в его видениях. О возможности изменить эти трагические судьбы. Я всегда считал очевидным, что будущее - результат нашей волевой деятельности. Так что Никита, по-моему, ломится в открытую дверь.
(Завидный оптимизм. А если судьба - коридор. Пасть удава.
Неизбежность. У Никиты этот страх смешан с надеждой. Он одновременно знает будущее и пытается его преодолеть, изменить, разделить судьбу жертвы. Знание заурядной цепочки событий, которая составит его жизнь, перестает быть главным. Никита начинает совершать поступки. Первый - спасение Насти от этого борова, вечно пьяного бульдозериста, чье скотство виною рождения несчастного урода, увиденного Никитой на руках Насти там, в будущем...)
- Чувствуется, вы не знаете, как быть дальше. Эти планы Никиты залучить Фабера в Москву, показать, как бы случайно, знакомому онкологу - все это очень искусственно. Описывать повседневное существование ясновидца - задача для вас чересчур сложная. Куда проще поразмышлять о его страстях, сомнениях и страданиях. Сюжет пробуксовывает, становится откровенно скучно. А между тем выход из таких положений найден еще Гоголем. Помните - проснулся майор Ковалев, а нос на месте. И вам бы разбудить Никиту в одно прекрасное утро и нет уж его обременительного дара.
(Ах, Пышма, Пышма. Я снова вынужден признать вашу правоту. Конечно, так бы удобней. Хватило бы Никите до конца дней заботы о Насте да о Фабере. Зачем еще ежедневно, ежечасно прознавать о будущих драмах родных и друзей, близких и знакомых, а то и вовсе чужих людей - прижали в автобусе к молодцу в оранжевой ветровке, и ты видишь, как его накрывает лавина в Баксане. А с Настей...
- Тебе одного бревна мало, недобиток, падло? - Черный вонючий кулак сгреб рубашку, подтянул к подбородку. Бульдозерист сопит и больно бьет Никиту коленом в низ живота.
Школьный ужас унижения. Но Никита поднимает глаза и видит перед собой отца обреченного жалкого существа. Страх сменяется жалостью. Колебания уверенностью, знанием, что надо делать.