Было похоже, что в батальоне вообще не осталось никакого руководства, кроме начальника штаба. Он и повел куда-то колонну уцелевших. Через некоторое время при входе в другое село этот штабист приказал Фиме и одному солдату из его отделения остаться на перекрестке дорог и указывать отставшим бойцам корпуса, если они здесь появятся, куда им следовать дальше. Сообщил он им и название села, которое должно было служить местом сбора корпуса, и показал хату неподалеку от их поста, где он будто бы собирался переночевать.
Фима с солдатом пристроились вблизи догорающей хаты, где стоять было тепло. Рядом с ними находился и брошенный немцами великолепный мотоцикл — в отсветах полыхающего огня он светился никелем и блестел черным лаком. Мимо них группами с офицерами и без них шли солдаты, и Фима указывал им путь. Вскоре, однако, это движение полностью прекратилось. Начало темнеть, и Фима на свой страх и риск решил снять пост и пошел с солдатом к хате, где должен был находиться начальник штаба батальона, но там не оказалось ни штабного, ни вообще кого-нибудь из их батальона. Более того, перепуганная хозяйка, видимо желая, чтобы они поскорее ушли, сказала им, что к ее соседям только что заходили немцы. Было это или не было, но Фиме с его солдатом нужно было срочно уходить, если они не хотели остаться одни в тылу у немцев. Через часа полтора они подошли к небольшой колонне автомашин, принадлежавших, как они выяснили, их корпусу. И здесь Фима увидел небывалое чудо: нос их колонны упирался в поперечную дорогу, по которой с потушенными фарами шел нескончаемый поток немецкой техники. Немцы видели эту колонну, но не обращали на нее внимания и, дождавшись того момента, когда перекресток, наконец, освободился от немцев, отряд, к которому примкнул Фима, спокойно двинулся на северо-восток в сторону советских позиций.
Объяснение этому чуду Фима узнал много лет спустя: оказалось, что именно седьмого января фюрер предоставил своим войскам, почти окруженным в Кировограде, полную свободу действий, и Манштейн воспользовался этим разрешением, чтобы перебросить боеспособные части к Корсунь-Шевченковскому, где крупному соединению немецких войск угрожало окружение. Счет времени у Манштейна в этот день шел на минуты, и Фиме удалось увидеть, как исполнялся приказ генерал-фельдмаршала. Благодаря исконной привычке немцев к послушанию, огромный и вооруженный до зубов отряд вермахта не посмел задержаться на несколько минут, достаточных для того чтобы уничтожить открыто стоящую группу советских «студебеккеров», и Фима остался жив. Так впервые в его жизни его интересы совпали с интересами Эриха фон Манштейна.
А тогда Фима и его солдат оказались чужими среди своих — колонна принадлежала их корпусу, но командиров и бойцов из их батальона в ней не было, и поэтому, когда через час после встречи с немцами они подошли к какому-то большому селу, где было решено переночевать, «своей» компании у них не оказалось. Побродив по селу, они зашли в какую-то хату-пятистенку. В обязательной «зале», где было тепло, стоял огромный стол, занимавший с расставленными вокруг него тяжелыми стульями почти всю площадь этой «залы» — видимо, семья, владевшая этой хатой, была когда-то очень большой. Теперь же за этим столом сидели четыре молодых офицера и пили самогон. Закуски было немного, и офицеры уже были в хорошей кондиции и даже не обратили внимания на зашедших в «залу» Фиму и солдата, и те забрались под стол, чтобы там малость соснуть. Фима после всех мытарств этого дня сразу стал дремать и в пьяную беседу офицеров не вслушивался. По отдельным фразам, типа «беру я ее за жопу», он понял, что речь шла о веселых приключениях во время пребывания их частей на формировках-доукомплектованиях. Но потом Фима услышал такое, от чего его дремота мигом пропала.
— Да, — сказал один из офицеров, — скорей бы поубивало всех наших солдат, чтобы мы опять смогли хоть немного пожить, повеселиться, баб пощупать…