– Республика назначила меня помогать вам, мальчики, – сказала она, войдя в нашу квартиру; ее глаза тут же остановились на Идене. – Особенно малышу.
И конечно, мне это не понравилось. Ведь я два месяца вообще не выпускал Идена из виду. Мы ели, сидя бок о бок, спали рядышком. Один он никогда не оставался. Я даже у двери туалета стоял, когда он справлял нужду, словно солдаты Республики могли каким-то образом засосать его через вентиляцию, вернуть в лабораторию и распилить там на части.
– Вы Идену не нужны, – отбрил я Люси. – У него есть я. Я забочусь о нем.
Но по прошествии двух месяцев я стал сдавать. Выдавались дни, когда я чувствовал себя хорошо, а случалось, не мог подняться с кровати – так раскалывалась голова. В такие дни Люси брала бразды правления в свои руки, и после нескольких скандалов у нас с ней все кое-как устаканилось. Люси готовит классные пироги с мясом. Она переехала вслед за нами во Фриско. Она гуляет с Иденом. Следит за моим графиком приема лекарств.
Устав идти, я замечаю, что вместо Марины оказался в более богатом соседнем районе. Останавливаюсь перед клубом с металлической табличкой «ОБСИДИАНОВЫЙ ЗАЛ» на двери. Я соскальзываю спиной по стене, сажусь на корточки, кладу руки на колени и ощущаю вибрации музыки. Через ткань брюк чувствую ледяной холодок моей металлической ноги. На здании напротив красное граффити: «Дэй – предатель». Я вздыхаю, извлекаю из кармана серебряный портсигар, достаю длинную сигарету. Провожу пальцами по надписи, вытесненной во всю ее длину: «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСПИТАЛЬ САН-ФРАНЦИСКО». Лекарственные сигареты. По рецепту врача. Дрожащими пальцами вставляю ее в рот и закуриваю. Закрываю глаза. Затягиваюсь. Постепенно забываюсь в облачках голубоватого дыма, жду, когда начнется сладостное галлюциногенное действие.
Сегодня оно не заставляет себя ждать. Вскоре постоянная тупая головная боль исчезает, и мир вокруг преображается и мерцает. Я знаю: причиной тому не только дождь. Рядом со мной сидит девушка. Тесс.
Она усмехается – я так хорошо знал эту ее улыбку, когда мы обретались на улицах Лейка.
– Есть новости? – спрашивает она, показывая на информэкран по другую сторону дороги.
Я выдыхаю голубоватый дымок и лениво покачиваю головой:
– Не-а. Я, конечно, видел два-три заголовка, имеющих отношение к Патриотам, но вы, ребята, как сквозь землю провалились. Где ты? Куда держишь путь?
– Ты скучаешь по мне? – отвечает вопросом на вопрос Тесс.
Я вглядываюсь в ее мерцающее изображение. Она такая, какой я помню ее по Лейку: рыже-каштановые волосы сплетены в неаккуратную косичку, глаза большие, светящиеся, добрые и нежные. Маленькая моя Тесс. Что я сказал, когда видел ее в последний раз… после срыва покушения Патриотов на Андена? «Пожалуйста, Тесс… я не могу оставить тебя здесь». Но именно так я и поступил – оставил ее.
Я отворачиваюсь, делаю еще одну затяжку. Скучаю ли я по ней?
– Постоянно, – отвечаю я.
– Ты пытался меня найти, – говорит Тесс, подсаживаясь ближе (клянусь, я чуть ли не чувствую касание ее плеча о мое). – Я знаю, ты ждал новостей на информэкранах, искал связь на радиоволнах, ловил слухи на улицах. Но Патриоты скрываются.
Конечно, они скрываются. С кем им сражаться теперь, когда Анден у власти, а между Колониями и Республикой подписан мирный договор? За что им бороться? Я не могу представить. Наверное, они тоже. Может, и организации такой больше не существует.
– Я так хочу, чтобы ты вернулась, – шепчу я Тесс. – Было бы здорово снова видеть тебя рядом.
– А Джун?
Стоит Тесс спросить про Джун, как она исчезает. Вместо нее появляется Джун с длинным хвостиком волос и глазами, в которых мерцают золотые искорки, серьезными внимательными глазами, всегда все подмечающими. Я опускаю голову на колени и закрываю глаза. Даже при виде такой – эфемерной – Джун у меня больно колет в груди. Черт! Как же мне ее не хватает.
Помню, как простился с ней в Денвере перед нашим с Иденом переездом в Сан-Франциско.
– Мы вернемся, можешь не сомневаться, – сказал я в микрофон, пытаясь заполнить неловкую тишину. – Когда закончится курс лечения Идена.
Конечно, я лгал. Мы отправились в Сан-Франциско лечить меня, а не Идена. Но Джун ничего не знала, а потому ответила:
– Возвращайся скорее.
Это случилось почти восемь месяцев назад. С тех пор мы не общались. Не знаю почему: то ли мы оба не хотим беспокоить друг друга и боимся, что другой не захочет говорить. А может, мы оба слишком горделивы, и никто не хочет проявить слабость, выйдя на связь первым. Или я ее не слишком интересую. Но вы знаете, как это бывает. Сначала в молчании проходит неделя, потом месяц, а потом слишком много времени – и попытка связаться с человеком начинает казаться странной и нелепой. Вот я и не рыпаюсь. И потом, что мне ей сказать? Не волнуйся, доктора делают все, чтобы сохранить мне жизнь. Не волнуйся, перед предстоящей операцией они накачивают меня лошадиными дозами лекарств, стараясь уменьшить проблемную зону в моем мозгу. Не волнуйся, Антарктида может принять меня на лечение в свои продвинутые больницы.