Положил монету в безжизненную ладонь Кузнецова.
Алексеенко смотрел непонимающе.
Плетнев не стал ничего объяснять. Алексеенко глядел ему в спину, когда он побрел прочь.
В барной нише у стойки стояли Симонов, Аникин, Первухин. Тело Амина в трусах и майке раскинулось на полу. Рядом сидела, качаясь из стороны в сторону, его жена. Она уже не кричала. Вдоль коридора вытянулись три длинных ковровых свертка – еще три тела. Два бойца из “мусульманского” батальона подняли один из них и понесли к дверям.
Навстречу им в дверях появились Ромашов, Иван Иванович и – чуть отстав – два афганских министра – все в тех же советских солдатских шинелях без знаков различия, с поднятыми воротниками.
Все они тоже подошли сюда. С противоположной стороны в эту же минуту показался Шукуров и три солдата из “мусульманского” батальона. Шукуров устало кивнул Плетневу. Он ответил тем же.
– Уведите женщину! – приказал Иван Иванович.
Шукуров распорядился, солдат накинул шубу на ее плечи и помог подняться. Обессиленная, она послушно встала и обреченно двинулась к выходу, не глядя на них.
Шуба сползла с плеча, солдат подхватил ее и бережно вернул на место. Шукуров шел с другой стороны, что-то говоря ей на дари. Кажется, она и его не слушала.
Когда они скрылись, Иван Иванович взял руку Амина, пощупал пульс и озабоченно посмотрел на Сарвари.
– Точно он? Ошибки не будет?
Сарвари со злорадно-задумчивым лицом покачал головой.
– Да, это он, слава Аллаху!
Гулябзой молча кивнул.
– Ну, коли так, что ж… каши маслом не испортишь!..
Иван Иванович достал пистолет, с брезгливой миной накинул на Амина край ковра и, морщась и вздрагивая, несколько раз выстрелил в грудь.
* * *
При каждом шаге под подошвами отвратительно визжало стекло.
Низ лестницы был завален телами убитых гвардейцев. Кто-то сдвинул их в сторону, чтобы освободить проход.
Стоя над трупом, Аникин вчитывался в раскрытое удостоверение.
– Смотри-ка, – сказал он, протягивая его Плетневу. – Офицер, наверное. Не поймешь ни хрена…
Плетнев скользнул взглядом. Все как положено – фотография, арабская вязь. Уголок пропитан кровью.
– Наверное…
Аникин бросил удостоверение на труп и сказал с чувством выполненного долга:
– Ну что, Саня, будем дырки под ордена готовить? Каких орлов повалили!..
Что-то терло Плетневу шею.
Пальцы нащупали кусочек металла, застрявший в воротнике бронежилета.
Он вытащил его. Это была пуля. Автоматная пуля калибра семь шестьдесят два. Кончик немного смят, а вообще как новенькая.
– Знаешь, как Князев говорит? – спросил он, крутя ее в пальцах. – Нам лишних дырок не нужно.
– Говорил, – со вздохом поправил его Аникин. – Убит Князев. Да как по-дурацки убит! – выбежал из здания. Ну, его свои же и завалили…
Наверху лестницы показался Иван Иванович. В одной руке он держал какую-то винтовку, в другой – небольшой кожаный чемодан. За ним, опираясь на перила, неловко спускался Ромашов.
– Вы что делаете?! – воскликнул Иван Иванович, а потом обернулся к нему: – Чем заняты ваши люди?! Не видите?! Они шарят по карманам убитых! Это называется мародерством! вы понимаете?!
Аникин вскинул удивленный взгляд.
– Что ты разорался? – спросил Ромашов, останавливаясь. – Думаешь, им деньги нужны? Да на хрена они им! Мы только что сундук драгоценностей отсюда вынесли. – И неожиданно глумливо спросил, кривя щеку: – Хочешь, с тобой поделюсь?
– Вы как разговариваете, товарищ майор?! – завопил Иван Иванович.
– Слушай, шел бы ты от греха, – глухо сказал Ромашов. – Добром прошу. А то ведь в бою и шальные пули бывают…
– Вы за это ответите! – закричал Иван Иванович, быстро шагая к выходу. Перед тем как исчезнуть, обернулся: – Ничего не трогать! Здесь все отравлено!..
– Вот баран! – пробормотал Аникин. – Ну что, пошли?
– Погоди, – сказал Плетнев. – Давай вернемся, поможешь. Я один не донесу.
Ничего не спрашивая, Аникин молча двинулся за ним. Они завернули тело Кузнецова в штору. Ковры под ногами хлюпали от крови. Несколько раз Плетнев спотыкался о трупы и едва не ронял ношу. Пожар на третьем этаже расходился. Алексеенко шел с ними. Вынесли во двор. Солдаты грузили раненых на БТРы. Кто-то из них воспротивился – мол, убитых потом. Он был прав, конечно. Да, прав. Но Плетнев все равно взорвался, выхватил пистолет… Аникин оттащил его, а Кузнецов все-таки уехал с первой машиной. С ней же уехал и Алексеенко – в госпиталь, к операционному столу. Веру, оказывается, отправили еще раньше…
Они догнали Ромашова.
– Михалыч, ты что так кривишься? – спросил Аникин.
Ромашов махнул рукой.
– Да ну, не спрашивай… На пенсию пора.
Плетнев посмотрел на часы. Они давно стояли.
– Часы грохнулись, – равнодушно сказал он. – Сколько на твоих?
Аникин взглянул, потряс.
– Стоят… Стукнул где-то, наверное.
Ромашов тоже счел свои сломанными.
Но все три механизма показывали одно время, а когда Плетнев поднес свои к уху, оказалось, что они исправно тикают.
– Так что же, а? – сказал он тупо. Язык почему-то едва ворочался во рту. Он чувствовал такое опустошение, как будто из него выпустили всю кровь. – Выходит, всего пятьдесят минут прошло?
Аникин пожал плечами.
– Выходит, так, – ответил он, озираясь. – Я думал – ночь.
Госпиталь
Здание дворца страшно изменилось. Зияли искрошенные дыры, совсем недавно празднично поблескивавшие гладким стеклом. Щербатые стены утратили белизну и гладкость. Огонь лизал проемы нескольких окон третьего этажа в левом крыле. Отовсюду валил дым.
ДВОРЕЦ ТАДЖ-БЕК, 27 ДЕКАБРЯ 1979 г., 20 часов 23 минуты
Невдалеке от парадного входа стояли два БТРа и два грузовика.
Снизу у правой части дворца приткнулся, накренясь, сгоревший БТР.
Ко входу подъехала БМП, из нее высадились какие-то люди в штатском и скрылись во дворце.
На площадке у входа теснился небольшой гурт пленных афганцев под охраной солдат “мусульманского” батальона.
Плетнев прошел мимо и остановился. Повернулся спиной к дворцу и к пленным. Не хотелось ничего этого видеть. Он бы и к самому себе спиной повернулся, если бы это было возможно.
От дворца вниз расстилалась темная долина. На противоположном борту горели какие-то огни – должно быть, возле наших казарм… Выше едва угадывались во мраке очертания гор. Справа было чуть светлее. Должно быть, скоро выйдет луна.
Он медленно задрал голову.
Черное небо над Тадж-Беком светилось мерцающим заревом. Звезд не было…
Между тем из здания выводили новых пленных. Рослые гвардейцы в хорошо пригнанной форме с белыми портупеями шагали, угрюмо сутулясь. Их конвоировали солдаты “мусульманского” батальона в помятом, плохо сидящем афганском обмундировании. Последним вышел Шукуров с автоматом на плече.
Два афганских офицера, шедшие перед ним, тихо переговаривались.
– У меня в кармане пистолет, будь он проклят! – сказал один. – Что делать?
– Тебя не обыскивали?
– Обыскивали, но второпях.
– Отдай старшему, – посоветовал второй. – Он сзади идет.
Владелец пистолета оглянулся.
– Может, лучше потом?
– Потом будет хуже. Скажут – хотел утаить.
Офицер сунул руку за пазуху, вынул пистолет и повернулся.
Шукуров отреагировал мгновенно – с силой упер ствол автомата ему в поясницу и выпустил очередь.
Офицер повалился. Другие пленные шарахнулись, тесня солдат.
Началась сутолока. Солдаты замахивались прикладами, кто-то упал, закрывая голову руками. Неразборчивый ор многих злобных голосов был похож на лай собачьей стаи. Вдруг снова рявкнул чей-то автомат, и пленные снова шарахнулись.
– Не стрелять! – орал Шукуров, расталкивая солдат. – Не стрелять! Под трибунал пойдете!
Аникин, Плетнев и еще два парня из “Зенита” помогали ему, раздавая затрещины.
Пленные уже торопливо набивались в кузов грузовика.