– С наступающим! – сказал Бронников и, щелкнув застежками портфеля, извлек два предмета – папку с рукописью, которую со значением положил перед редактором, и бутылку коньяку, сразу взявшись за вызолоченное ушко ее крышечки.
– О, старик! Зачем ты! – вяло сказал Криницын, меняя позу. – Вон у меня в шкафу этого добра!..
Писательские бонзы, при всей их напыщенности, понимали, чего стоит редакторская деятельность Криницына, и, держа в уме будущее, когда сами, когда через посредство чернявых улыбчивых клевретов то и дело подносили виноград коробками, хурму мешками, вино бочонками, коньяк ящиками…
– Да ладно, – сказал Бронников, опуская откупоренную бутылку. – Кто кого поить должен: редактор писателя или писатель редактора? Эх, лимона не взял!..
– Сейчас, – буркнул Криницын, поднимаясь. – Погоди…
Сопя на всю комнату, он поставил на стол два тонких стакана с многочисленными чайными ободками и щербатое блюдце, на котором, натурально, лежали свежие ломтики лимона.
– Туркмен заходил, – скривился Криницын, садясь. – Он, понимаешь, про канал пишет.
– Про какой канал?
– Не знаю. Да он и сам не знает. – Криницын пожал плечами. – В сущности, там у них один канал – Каракумский. Я и говорю: давайте не будем тень на плетень наводить, а так и скажем: Каракумский канал. А потом уже про героизм его строителей. Нет, говорит, Каракумский не хочу… Мол, у них про Каракумский канал только ленивый не писал… нужно что-нибудь оригинальное. Уперся как баран. Ну, давай.
– С наступающим, – повторил Бронников, поднимая стакан. – Чтобы в этом году!..
– А! – почему-то отмахнулся Криницын, кривясь. – Давай уж, чего там!
И тут же запрокинул голову, и только движение кадыка отметило, что напиток пролился по назначению.
– Дописал, значит? – спросил он затем, жуя дольку лимона и морщась.
– Ну да. Две трети… по договору ведь так?
– По договору так, – согласился Криницын, вновь разливая коньяк по стаканам.
– Не очень гонишь? – поинтересовался Бронников.
– Ладно, чего там… Давай!..
Он выпил, поставил пустой стакан и потянулся к телефону. Нетвердо суя палец в отверстия диска, набрал номер.
– Галя?.. тут это… Бронников пришел… К тебе?.. Ну хорошо. – Положил трубку, посмотрел почему-то не на Бронникова, а куда-то в угол комнаты и сказал: – Ты потом это… к Гале поднимись. К секретарю.
– Зачем?
– Не знаю, – скривился Криницын. – С договором там чего-то… не знаю. Ладно, давай.
– Погоди, – сказал Бронников. – Яша, ты рукопись-то смотреть будешь? Или как? А то мы сейчас с тобой назюзимся, так и…
– Не назюзимся, – возразил Криницын и тут же выпил.
Между тем Бронников видел, что его окончательно повело: Криницын что-то бормотал и то и дело вытирал мокрые губы ладонью. Потянул к себе папку, раскрыл и проговорил так удивленно, как будто впервые видел название:
– “Хлеб и сталь”! Ишь ты!..
Бронников сдержанно прокашлялся. Но редактор ничего больше не сказал. Кое-как завязал тесемки и отодвинул.
– Вот ты даешь дрозда! – не выдержал Бронников. – Как в первый раз видишь!
Криницын поднял мутный взгляд.
– “Даешь дрозда”… Что за нелепое выражение!.. Я бы еще понял – “даешь дрозду”!.. – Он ухмыльнулся. – А “даешь дрозда”!.. Нет, брат, это… А вот знаешь, – пробормотал он затем. – Как там?.. Та-ра-ра-пам-пам… Помнишь?
– Что?
– Ну, песня же! – рассердился Криницын. – У Галича же! Под утро, когда устанут… влюбленность, и грусть, и зависть… помнишь, нет?
– Нет, – признался Бронников. – Такой не знаю.
– Да ну!.. И гости опохмелятся… и выпьют воды со льдом… Скажет хозяйка: “Хотите послушать старую запись?” – и мой глуховатый голос войдет в незнакомый дом!..
Криницын уже не читал, а именно пел – хрипло, негромко, но довольно верно и приятно.
– И кубики льда в стакане звякнут легко и ломко… И странный узор на скатерти начнет рисовать рука… И будет бренчать гитара… и будет крутиться пленка… и в дальний путь к Абакану отправятся облака!..
Он разлил остатки и взял свой стакан. Бронников с чувством неловкости заметил мокрую дорожку на его правой щеке.
– А дальше там… вот!.. это я люблю!.. И гость какой-нибудь скажет: “От шуточек этих зябко!.. и автор напрасно думает, что сам ему черт не брат!..” – Криницын помотал головой и вытер глаза кулаком. – “Ну что вы, Иван Петрович! – ответит гостю хозяйка. – Бояться автору нечего, он умер лет сто назад!..”
Он как-то странно гыкнул и допил то, что было в стакане.
– Лет сто!.. понимаешь?.. лет сто!
– Ну сто так сто, – несколько взвинченно согласился Бронников.
Он разозлился. Что за ерунда, в самом-то деле! Нажрался в три секунды… дела не говорит!.. рукопись не смотрит!.. значит, снова сюда плестись! Что за нескладуха!..
– Ну да, сто, – вяло сказал редактор. – Ладно, старик… извини… видишь, как тут… Туркмены… Новый год… – он оперся локтем о стол и опустил на ладонь голову. Потом пробормотал с уже закрытыми глазами: – Ты к Гале-то… это… поднимись.
Бронников с досадой сунул папку в портфель, встал, нарочно громыхнув стулом, что, впрочем, не произвело на Криницына никакого впечатления, и, чертыхаясь про себя, вышел из комнаты.
Когда он открыл дверь приемной, секретарь Галя, миловидная женщина лет тридцати, сидевшая у двери в кабинет директора издательства Хохлова, повернула голову и взглянула на него, немного оттопырив нижнюю губу, что придало ее милому личику несколько удивленное выражение.
– Добрый день, – с улыбкой сказал Бронников. Ему всегда казалось, что она с ним чуточку заигрывает. – С наступающим вас! Я Бронников. Мне Криницын сказал, что вы будто бы…
– Ах, Бронников! – очень обрадованно ответила Галя, и лицо ее сделалось сосредоточенным и серьезным. – Так вы Бронников? Бронников, Бронников!.. – повторяла она, перебирая лежавшие слева от нее бумаги. Наконец выхватила нужную: – Вот, подпишите!
Зазвонил телефон, и Галя потянулась к аппарату.
– Что это? – машинально спросил он, но секретарша уже отвлеклась и теперь что-то втолковывала кому-то в телефонную трубку.
“Соглашение… – прочел Бронников, – о расторжении… Договор номер… между… и Бронниковым Г.А., именуемым в дальнейшем автор…”
– Что это? – переспросил он, поднимая глаза от документа.
– Подписали? – Секретарша брякнула трубку на аппарат и протянула руку за листом.
– Почему расторжение? – спросил Бронников, относя ладонь дальше от нее. – На каком основании?!
– Аванс же остается у вас, – настойчиво пояснила она, непонимающе улыбаясь. – Я не знаю. Вас вычеркнули из плана!..
– Почему вычеркнули? – спросил Бронников, холодея от макушки до самых кончиков пальцев на ногах. – Как это?
– Ну как это? Так это! Скорректировали план и вычеркнули.
– Но на каком основании?!
– Это не ко мне, – отрезала она. – Подписывайте.
– Подождите! Как же так!.. Павел Клементович у себя?
– У себя. Но Павел Клементович не принимает.
– Почему не принимает?
– Павел Клементович занят, – холодно сказала секретарша. – Что тут непонятного?
– Да, но…
– Павел Клементович занят! – громким железным голосом повторила она, и Бронников вдруг понял, что даже если сейчас он заорет, зарычит, вышибет к чертовой матери дверь и все-таки ворвется в кабинет, это уже ничего не изменит – его вычеркнули и обратно не впишут!