- Нет! - каркнула она. - Ты, жалкий трус, изуродовал мою жизнь, а теперь...
В голове старика понёсся нескончаемый поток образов из жизни, которую он мог бы прожить. Ежедневные скандалы, истерики, холодный суп в лицо, угрозы, плач сына, инсульт, ни одного посещения в больнице, шашни с соседом, битая посуда, пьяные подруги, горланящие «Чёрного ворона» на кухне в три часа ночи, ссоры, ссоры, ссоры, презрение, отвращение, инфаркт...
Секунды тянулись резиновыми жгутами. Собранных вместе нечеловеческих усилий едва хватило, чтобы открыть рот.
- Ненавижу, - выталкивая каждую букву, взвыл Виталий Мироныч, а жена будто только этого ждала.
Покачиваясь, нависла и рухнула ему на грудь.
- Мы в расчёте, - пропела она, и подавилась словами.
В остекленевших глазах мелькнула та трогательная девушка с косой челкой, от которой он не мог отвести влюблённого взгляда. Нежное прикосновение разгладило шершавую щёку, и эта запоздалая ласка, прерываемая беззвучными рыданиями, сильнее прежних издевательств, пронзила старика невыносимой болью.
Он заорал со всех сил, тщась вырваться из затягивающего водоворота, и в спину ткнулась спасительная стена.
Судьба сидела на полу и накручивала на палец золотую нить. Веретено крутилось перед ней в воздухе.
- Так бы всё и было.
Виталий Мироныч замотал головой.
- Да! - уверенно повторила женщина в кружевном платье. - Ты никогда не понимал своего счастья.
- А сын? - зло крикнул он. - Я его вырастил. Всё ради него.., а он упёк меня сюда, как последнего психа!
- Считаешь? Смотри, что бы было!
Механическая рука всё же подвела, золотая нить закрутилась за слишком быстрые пальцы, но Виталий Мироныч упрямо уставился на радужные сполохи и всё равно потерялся в их хитросплетении.
В старой кухне горел настенный светильник. Старик, уже и вправду старик, мешал пустой чай, нарочно звенел ложкой по краям стакана и громко кряхтел. Сын, вздохнув, подвинул сахарницу и насыпал ему сахара.
- Мне предложили отличную должность на севере, - поделился он. - Просто мечта, и Катю туда командируют. Дали два дня на подумать.
Виталий Мироныч неопределённо хмыкнул и отхлебнул чай. Скривился и демонстративно отодвинул стакан.
- Огромная зарплата, перспективы...
- А я? - перебил старик.
Сын показал лакированную брошюру.
- Клиника международного уровня. Вип-палата. Потрясающее обслуживание...
- Ни за что!
- Пап, о тебе будут заботиться, как никогда в жизни. Я боюсь оставлять тебя дома...
Виталий Мироныч отвернулся.
- Не моя вина, что кран оторвался.
- А пожар на кухне? - спросил сын, перегнувшись через стол. - А когда ты заблудился в торговом центре? Я же с ума сойду, если с тобой что-нибудь случится. Как я там буду, зная, что ты тут совсем один?
- Откажись!
Старик долго сверлил его глазами, барабаня костяшками пальцев по столу. Настенный светильник мигал в такт ударам, и подрагивающий свет повторял: «Ай-я-яй!». Темнота давила. Сын не выдержал, подскочил, закрутился по кухне, заламывая руки.
- Остаться здесь? - спросил он у потолка и подошёл к темному окну. - Такого шанса больше не будет никогда. А Катя?
- О себе только и думаешь, - проворчал Виталий Мироныч.
- Ты прав.
Голос прозвучал так тихо, что его почти заглушила капающая из крана вода. В отсветах тусклого света старик победоносно улыбнулся.
- Ты прав! - громче проговорил сын. - Семья важнее.
Лампочка на стене почти погасла. Снова понеслись животрепещущие образы, все, что случилось бы, не попади Виталий Мироныч в клинику. Ещё больше работы. Работа, работа, работа. Сын почти не появлялся дома. Не улыбался. Почти не разговаривал. Чернел, превращаясь в собственный негатив. Уходил тусклым утром, а приходил за полночь. О его присутствии напоминал лишь стук входной двери и свежие продукты. Всё, что удавалось заработать, пускал на отцовский комфорт. Старый телевизор уступил место новейшей системе голограмм высокого качества. Холодильник ультрамодной установке замораживания времени. Вместо пылесоса по квартире метался шустрый робот-уборщик. Но победа не принесла старику долгожданных лавров, только глубокое тёмное одиночество. Тоскливые однообразные дни, мелькающие, как унылые осенние пейзажи за окном автомобиля. Пустоту.
Дождавшись сына поздней ночью, Виталий Мироныч задребезжал вместе с открывшейся дверью:
- Появляешься - исчезаешь, как тень. Вроде есть, но ни потрогать, ни почувствовать нельзя. А я никому не нужен. Меня словно нет. Как будто тундра вокруг. Ни единой души. Хоть бы призрак какой завёлся. И того нет.
Сын даже не поднял глаз. Буркнул невнятное «устал», и пополз в ванну. Но старик так просто не сдавался. Заскочил следом. Мельком глянул, как тощее тело окунулось в хлопья пены, и опять забубнил: «ды-ды-ды-ды». Занудный, как старинный вентилятор с обломанной лопастью.