- За что мне такая судьба? А? - закончил он приготовленную речь.
- Она не твоя, а наша.
Виталий Мироныч недовольно вскинул подбородок.
- Так не пойдёт! - строго заявил он. - Она должна быть только моей.
Сын поднял пустые красные глаза. Ни проблеска. Ни надежды. Ни желания. Одно всепоглощающее равнодушие.
- Ты прав! - кисло выговаривал он. - Это не моя жизнь. Я в ней лишний...
Старик нахмурился.
- Почему это?
- Потому, что она твоя. А всё моё на севере. Улыбчивая Катя с тёплыми глазами. Работа мечты. Даже мысли... - сын запнулся. - Если бы я не боялся за тебя, шагнул в окно...
- Ты...
- Я твоя жалкая тень.
Он отвернулся и ушёл под воду с головой. Белые хлопья тут же сдвинулись. А Виталий Мироныч стоял и смотрел, раздражённо понимая, что рано или поздно сын не вынырнет.
Без криков. Без страха. Без сомнений. Он сам выбрался из режущего глаза сияния и болезненно сжался.
Женщина в кружевном платье всё так же сидела на полу. Золотая нить спуталась и завязалась узлами. Только механическая рука продолжала крутить веретено, не желая сдаваться.
- Избавился от груза чёрной неблагодарности? - спросила она.
- Хочешь сказать, я бы погубил его?
- Сам видел.
Старик поджал губы.
- Если бы тогда ты менял своё настоящее с тем же упорством и самоотверженностью, с какой сейчас взялся за неизменное - всё было бы совсем по-другому. Но время ушло. Теперь просто прими меня, - сказала судьба.
Её невыразительное, плывучее лицо изменилось. В нём застыло столько сострадания, любви и надежды, что Виталий Мироныч задрожал. Только один человек во всей его длинной жизни обладал таким кротким и требовательным взглядом. Горло перехватило.
- Мама, - прошептал он.
- Кому наказание, а кому мать родная, - отозвалась судьба. - Прими меня и живи счастливо.
Старик сполз с тумбочки.
- Как же... они же...
- Нет! - оборвала женщина в кружевном платье. - Прошлое изменить нельзя. Будущее невозможно познать. Всё что у тебя есть - настоящее. Живи им!
Виталий Мироныч протянул руки и коснулся пробежавшей по пальцам золотой нити. Кружева закрутились и подняли вихрь осенних листьев. Мгновение палату озаряли вспышки рыжих хлопьев, но и они растворились в воздухе. Он согнулся над тростью и зашаркал к двери. Ручка подалась от легкого прикосновения, и замок отзывчиво щёлкнул.
По коридору, опираясь на ходунки-каталку, медленно брёл седой пациент с заросшим пегой бородой лицом и живыми, пронзительными глазами.
- Как оно? - прочистив горло, спросил Виталий Мироныч.
- Всё лучше и лучше, - усмехнулся тот, едва переставляя ноги. - Скоро в марафоне буду участвовать. Фауджа Сингх, самый старый в мире бегун, в сто три года прямо-таки долетел до финиша. Чем я хуже? Потренируюсь и тоже убегу.
Он подмигнул и заскрежетал ходунками дальше по коридору. Старик хотел его догнать, но дорогу перегородила медсестра с пакетами.
- Сын ваш заходил, вот, гостинцы передал.
- Ушёл? - безнадёжно прошептал Виталий Мироныч.
- Почему? - удивилась медсестра. - Как всегда, стоит под окнами. Ждёт.
Они вернулись в комнату, и она поставила пакеты на тумбочку. Старик дочапал до окна, по пути бросив: - Смартголограмма сломалась, - и, отодвинув жалюзи, выглянул во двор.
Хмурый сын удивлённо улыбнулся и помахал рукой. Виталий Мироныч, впервые за годы, проведённые в клинике, помахал в ответ и прочитал по губам: «Погуляем?». Он уже хотел замотать головой, но всё же кивнул в ответ, и повернулся к двери.
- Как же он сломался? - недоумевала медсестра.
- Судьба, - протянул старик и, кряхтя, заковылял к выходу.
Через неделю на стене висел новый серебристый диск. Программу, по требованию Виталия Мироныча, переделали. Надев очки, он гордо восседал на кровати, ожидая сеанса. Загорелся красный глаз, и палату наполнило радужное сияние. По полу, стенам и потолку заскакали разноцветные солнечные зайцы.
Прозрачные фигуры появились у стены со шкафом, наполнились светом и преобразились в трёх человек. Женщина удивлённо оглядывалась, двое мужчин озабоченно хмурились.
- Приветствую! Давно не виделись, - воскликнул старик. - Сразу должен объяснить. Ты, Наташка, не дождалась меня из армии. Помнишь? Неужели нет? Погоди, напомню ещё. Ты, лучший друг, выдал мою докторскую за свою. Что, тоже подзабыл? Я освежу твою память, - Виталий Мироныч повернулся к третьей смартголограмме. - Про тебя вообще молчу, подлец! - он заскрежетал зубами, но всё же продолжил. - Располагайтесь, предатели, это - ваш персональный ад! Будете со мной до последнего, никого не отпущу.