Чертов Генрих! Когда же этот жирный идиот прекратит болтать?! Видимо, он затыкается, только когда жует что-нибудь. Было большой ошибкой отправиться на соколиную охоту этим утром. Она не избавила его от волнений, как Вольфганг надеялся. И теперь он вынужден терпеть эту пытку и сопровождать Генриха.
На рассвете Генрих заявился к нему с предложением поохотиться. Он явно хотел позабавиться с крестьяночкой, но ее там уже не было. И теперь Генрих уверен, что Вольфганг решил оставить ее для себя и спрятал где-нибудь. Все утро Вольфганг выслушивал его грязные намеки и школярские шуточки. Однако гордость не позволяла ему обратиться к своему приятелю с просьбой помочь найти Грету. Вольфганг не мог ударить в грязь лицом перед таким отвратительным подхалимом, как Генрих.
— Посмотри, Вольфганг! Там двое бродяг, которых ты приказал накануне вышвырнуть из гостиницы. Гном выглядел так глупо, когда Отто и Вернер окунули его в бочонок с пивом. Давай еще раз позабавимся.
И Генрих направил компанию в сторону путников. Сокол по кличке Тарна приземлился возле них и уселся, разрывая свою добычу. «Так жрут все Генриховы толстые птицы, — подумал Вольфганг. — Вся их проклятая семья страдала от обжорства, так зачем птицам умерять свой аппетит?»
Он направил своего коня как можно ближе к белокурому юноше. Вольфганг испытал легкое удовлетворение, заметив, как тот старался не отступить назад, пока к нему приближалось массивное животное. Гном стоял позади, разглядывая круп лошади.
— Доброе утро! — произнес Вольфганг так весело, насколько это было возможно при такой боли в животе. — Я вижу, вы поправились. У нас тоже была тяжелая ночь. Я надеюсь, вы не настроены столь недружелюбно сегодня утром. — Вольфганг посмотрел направо и налево на охранников Генриха, чтобы показать, кто хозяин положения.
Ненависть скользнула по лицу молодого человека.
— Я хорошо себя чувствую, — небрежно произнес он.
В его голосе слышалось раздражение, как будто он старался себя сдерживать. Вольфганг подумал, что парень явно его недолюбливает.
— Не стоит беспокоиться о подружке. Вольфганг позаботился о ней.
«Великий Слаанеш! Генрих ничего не соображает, когда чувствует себя триумфатором», — подумал Вольфганг. Однако его слова оживили память Вольфганга. Да, Грета ушла из таверны, как только оттуда вышвырнули чужестранцев. И он не видел ее до того момента, когда она постучалась к нему в дверь. Пожалуй, Генрих не так уж и глуп.
— Какой подружке? — белокурый человек, казалось, действительно удивился. Он дотронулся до шрама на левой щеке и нахмурил брови.
— О милашке Грете, — откликнулся Генрих. — Ты, должно быть, удивился, когда она последовала за тобой на улицу, и решил, что ее доброе крестьянское сердце смягчилось при виде твоего состояния. Только она провела прошлую ночь, согревая постель Вольфганга.
Вольфганг хмыкнул. Если бы это было так!
Рука бродяги метнулась к эфесу меча — и замерла там, несмотря на то, что охранники Генриха тоже выхватили свое оружие. Феликс бросил на гнома обычный призывный взгляд, но тот не двигался, рассматривая сокола и недоумевающие поглядывая на всадников. Секира бесцельно болтался в его руках, как будто гном не знал, что с ней делать.
— Мы не хотим неприятностей, — наконец произнес молодой человек, убирая руку от оружия.
Охранники расхохотались. Вольфганг надеялся, что его голова не настолько пострадала, чтобы перестать отчетливо соображать. Он очень хотел спросить парня, не видел ли он сегодня девушку, но гордость вновь удержала его от подобного вопроса в присутствии всех приспешников Генриха. Он все пытался найти выход из этого положения, но решение никак не приходило ему на ум. «Жизнь бывает тяжела временами», — подумал он.
Он утешал себя мыслью, что девчонка не успела уйти слишком далеко. Если она все еще в городе, Вернер и Отто непременно найдут ее. А если она рискнет вернуться к своему помещику и вновь стать рабой, то непременно пройдет через эти земли, покажется на открытой местности вокруг города рано или поздно. А эти сокольничие помогут найти ее.
К тому же, подумал он, никто не ищет его — значит, она никому ничего не рассказала. Да если бы и рассказала, то кто поверит ей, крестьянской замарашке, обвиняющей сына самого влиятельного купца в городе? Он позволил себе улыбнуться. Было приятно осознавать, что он так умен — даже в этом жутком состоянии похмелья.
— Пойдем, Генрих! — величаво произнес он. — Пусть эти шуты возвращаются в свой балаган. Сегодня слишком славное утро, чтобы марать руки о попрошаек.
Вольфганг пришпорил коня и поскакал прочь, стараясь подавить приступы тошноты. Теперь он был уверен, что все идет замечательно. И пообещал себе, что когда обнаружит девушку, то заставит ее заплатить за эту мучительную, а главное, надоедливую пытку.