Зверолюд нанес было могучий удар по голове Победителя. Но Готрек успел вовремя отпрянуть и снес колючее навершие палицы мутанта. Вторым взмахом он обезоружил противника.
На лице гнома было выражение такой холодной ярости, какое Феликс никогда не замечал раньше — ни признака жалости, только злость и мрачная решительность. Готрек ударил врага по ноге и перебил ее, кровь хлынула из открытой раны. Тварь издала ужасный вопль и покатилась по земле. Секира гнома обрушилась на упавшего, как топор палача. Голова безглазого чудища слетела с плеч, и его тело осталось лежать неподвижно на земле.
Победитель плюнул на него и махнул головой с отвращением.
— Слишком просто, — проговорил он. — Надеюсь, что Воин Хаоса окажется покрепче.
Феликс же надеялся, что они этого никогда не узнают.
Феликс шел пружинистым шагом. Он не устал, несмотря на то, что практически не спал прошлой ночью, и страшные темные заросли, сквозь которые они пробирались, больше не пугали его. Он свободно и глубоко вдыхал прохладный, ароматный воздух — по крайней мере, он еще мог дышать.
Он был жив! Лучи солнца продирались сквозь листву, освещая кружащиеся и мерцающие, как светляки, клубки пыли. Ему хотелось дотянуться и набрать пригоршню этого волшебного порошка. На мгновение лес преобразился: они миновали заколдованную поляну, где неестественно высокие грибы прятались в тени деревьев. Но даже они не выглядели одинокими, все вокруг говорило о продолжающейся жизни.
Он все еще был жив. Он повторял про себя эти слова, как молитву. Он прошел сквозь ужас, но выжил, а эти чудовища, его враги мертвы. А он еще жив, греется в лучах солнца, упивается свежим воздухом и наблюдает за тем, как Готрек и Кэт спускаются вниз по склону, осторожно нащупывая камни в скользкой грязи.
Его чувства обострились как никогда — так он радовался каждому мгновению своей спасенной жизни.
На паутине блестела роса раннего утра, пели птицы, и все вокруг было полно радостью. Крохотные зверьки сновали под землей, изредка выскакивая на поверхность. Феликс остановился, дав проползти змее, и не пытался убить ее. Этим утром он внезапно понял, какой хрупкой может быть жизнь.
Сегодняшний бой с мутантами вдруг показал ему, как легко можно оборвать существование человека, оставив его в холодной могиле, или, еще того хуже, в брюхе мутантов. Их спасли удача, мастерство и правильное использование оружия. Но все могло бы быть по-другому. Одна ошибка, и он бы не увидел этого благословенного утра. Он бы отправился в серое царство Морра или же превратился в ничто, как утверждали некоторые его школьные товарищи.
Такие мысли должны были бы испугать его, но только не сегодня. Это утро было таким счастливым для него. Он вспоминал каждый свой удар и каждое движение почти с любовью. Он торжествовал: еще бы, ведь он одолел врагов, которые были значительно могущественнее его. И лес больше не пугал его.
Но Феликс знал, что это не подлинная радость, ведь он часто так чувствовал себя после очередной битвы. Он знал, что скоро его торжество сменится унынием и чувством вины — но это будет позже. А пока он торжествовал, и, странное дело, ему стали нравиться сражения. Жестокость и ярость пробуждали в нем темную часть его натуры, которая обычно была скрыта даже от него самого. Он почти что понял всех тех, кто следует за Богом крови, Кхорном, требующим кровопролитий, битв и побед. И нет в мире ничего выше собственной души.
Эта мысль поразила его. Феликс вдруг подумал, что так он вступит на путь порока. Видимо, все, кто посвятил себя Павшим Силам, начинали именно так, пестуя свою темную сторону. Но он понимал всю возможную опасность и поспешил отбросить эти мысли.
Готрек остановился, приглядываясь к следам в грязи. Может быть, рассуждал Феликс, битва чересчур поразила его воображение. Может быть, именно поэтому Готрек и превратился в изгнанника, и каждое сражение служит настолько же удовлетворению его потребностей, сколько и искуплению грехов? Зачем же еще кто-нибудь отважится последовать по этой мрачной дороге, если не ради битвы?
Видимо, истинные побуждения Готрека были менее достойны и драматичны, чем он их ему представил.
Феликс вздохнул: этого он никогда не узнает. Гном оставался чужд ему, он был созданием иного общества с иными принципами морали, даже с другим восприятием мира через другие органы чувств. Он засомневался в том, что сможет когда-нибудь понять Готрека. Каждый раз, когда он приближался к разгадке его натуры, это понимание ускользало от него. Гном был совсем иным существом — более сильным, каким Феликс и не мечтал даже стать, и менее восприимчивым к боли и тяжестям.