— Мой наставник отец Гергель тоже бывал в Болонье, но он не так искусен в рассказах, как ты, отец Янош!
— Может, мне твоим наставником стать, сестрица! — смеясь, спросил священник.
— Я и без того тебя наставником почитаю, ты во мне рвенье к наукам поселил.
— Этого нельзя поселить, сестрица. Жажда прекрасного дается от бога, — серьезно произнес священник.
— Отчего же тогда не во всех жажда та живет, да и во мне пробудилась лишь в прошлом году, когда ты, у нас будучи, беседовал со мной, отец Янош?
— Пути господни неисповедимы!..
Какая-то нерешительность и плохо скрытая робость звучала в его словах. Эржи Силади тоже не удовлетворилась ответом; выпятив вперед подбородок, она упрямо продолжала выпытывать:
— Отец Янош, отчего ты всегда говоришь вот так, когда сказать ничего не желаешь? Может, зазорно тебе, что первым наставником своим тебя почитаю? Столь уж я неразумна?
— Полно тебе, — успокаивая ее, проговорил священник. — Я хотел сказать только, что никогда и ничто не исходит от нас самих. Все деяния наши суть деяния господни, нашими руками сотворенные.
Они немного помолчали, но оба чувствовали, что это еще не конец. Невысказанные слова, казалось, тяжело повисли в воздухе перед ними и над ними, готовые упасть, и оба не смели пошевельнуться, не смели вздохнуть, чтобы содрогание воздуха не сбило до времени эти слова…
— Осенью моя свадьба, — тихо произнесла девушка после недолгого молчания. — Как вернетесь из Смедерева. Вечером батюшка сказывал, будто так порешили.
Священник нимало не удивился такому повороту беседы, напротив, будто считая его прямым продолжением предыдущего разговора, тотчас тихо и спокойно ответил:
— Знаю. Слыхал от жениха твоего, от Яноша.
— Батюшка желал, чтобы ты венчал нас, отец Янош. Ты ведь наш дальний родич…
— И это слыхал я от жениха твоего Яноша…
— Берешься службу эту нам сослужить?
— С истинной радостью, ежели король сможет обойтись без меня в своей канцелярии. И батюшка твой, и ты, и Янош Хуняди очень мне по сердцу.
— Особенно Янош Хуняди, — сказала Эржи с едва заметной издевкой в голосе. — А ты очень ведь старался ради сговора этого…
Священник, словно не заметив насмешки, ответил:
— Стараться мне не пришлось, сговор давно решен был. Однако могу сказать, что считаю его весьма счастливым. Янош Хуняди — человек достойный и прямодушный. Знаю его, как истинно благородного мужа. Я без страха доверил бы ему и собственной души блаженство. Он уже не молод, но серьезность его и приятное спокойствие восполнят это.
— Так же батюшка говорил мне вечером. Верно, у тебя научился словам этим, отец Янош!
— Слова истины у всех одинаковы. Их заучивать не надобно.
— Отец Янош! — с мольбой проговорила девушка и поглядела на него сверкающими глазами. В голосе ее уже и следа не было давешних упреков и колкой насмешки, осталась только безмерная преданность. Однако высказать то, что хотелось, она не решилась и только повторила еще раз: — Отец Янош!
Но и два эти слова заполнили весь огромный зал, заполнили их самих. Губы у обоих пересохли словно от жара, воздух вокруг, казалось, накалился. Взрывной накал невысказанных слов был почти невыносим. Священник протянул уже руку, чтобы погладить тонкие с голубыми прожилками пальцы девушки, вздрагивавшие перед ним на столе, но в последний момент отдернул ее и спрятал за спину, словно боясь удара. Некоторое время они сидели, погрузившись взглядом друг другу в глаза, головы их почти соприкасались, но вдруг священник встал, сильным движением отбросил стул и отошел к окну. Нет, не отошел — отбежал. Казалось, он желал быть сейчас как можно дальше отсюда… Он чувствовал: надо что-то сказать, найти слова, которые разрядят напряжение, возникшее от сорвавшейся с уст девушки полуфразы, — иначе это всю жизнь будет стоять между ними, как сломанная балка, напоминающая о катастрофе… Да, надо поскорей что-то произнести, сказать те слова, которые развяжут их и в то же время станут стражами, хранителями расстояния между ними, — или подбежать к ней, поцеловать эти яркие алые губы, раскрывшиеся, словно лепестки цветка. Он уже шагнул было к Эржи, но что-то словно преградило ему путь, и он остался стоять у окна, так ничего и не сказав.