Когда все причастились, священник Балаж заговорил о делах новой веры. Рассказал, что папа — подлинный антихрист, а служащие ему попы опозорили истинную христианскую веру, заполнив храмы картинами и статуями в виде идолов, которым молиться надлежит, и запретив причащаться под обоими видами. Они переиначили божьи заповеди, но даже их не соблюдают, предавшись земным наслаждениям и распутству. Присвоили себе право отпущения грехов, добро на том наживают, а ведь в грехах покаяться каждый может и своему ближнему. Останки земных людей почитают, как святых, мощи делают, чтобы выгоду от этого иметь. Земной женщине молиться заставляют верующих, хотя лишь единый отец небесный свят и к нему одному молитвы возносить пристало… Законы вершат, не глядя, что лишь божье откровение есть единый и предвечный закон. В откровении сем ничего не сказано о чистилище, откуда души умерших спасает якобы молитва священнослужителей, а говорится лишь о рае и аде, которых человек делами земными заслуживает…
— Им же лишь ад наградой будет за ложь их. Вот и Якоб-поп, воин сатаны, который по приказу папы да внушению души своей черной со сторонниками истинной веры сражается… И он заслужит награду подобающую.
Не впервые слышали собравшиеся подобные речи: на частых вечерних собраниях священник Балаж говорил об этом всегда почти в одних и тех же выражениях, но, как и теперь, они всякий раз находили в словах его никогда не блекнущие краски своих бунтарских настроений. В повседневной жизни под стерегущим взглядом помещика или его управляющих они действовали лишь по их приказаниям, поэтому было так сладко запретное, так хотелось восставать против сущего, хотя бы лишь вот так, вечером, в стенах затхлого подвала… Но даже сейчас они не могли устоять, чтобы все услышанное, все чувства и мысли, пробужденные в них словами священника, тотчас не применить к грубой действительности своей жизни. Едва дождавшись конца поучения, они подступили к магистру Балажу с волнующими их проблемами: хорошо, хорошо, все это так, и великое плутовство поповское с причастием, и молитвы, к святым обращенные, и все прочее, — но вот история молодого Кутара со Старостиной дочкой… А правда, что скажем на это магистр Балаж? Герге тут же вылез вперед и рассказал священнику историю, изрядно ими приукрашенную в ходе недавних пересудов. Но даже в таком виде она не всем пришлась по вкусу, и рассказ его то и дело прерывали добавлениями и поправками:
— Грех-то случился, когда коноплю теребили…
— Только мать еще и знает о том…
— И отцу все ведомо! Он уже намекал пузатым Кишам, что принял бы их сына в зятья. Две коровы им за то обещает!..
Герге наскучило наконец, что его бесконечно поправляют и мешают говорить:
— Нечего злоязычить-то! — сердито оборвал он непрошеных помощников. — Все это не в счет! Я про то первый узнал, я углядел!
Он кратко закончил рассказ и спросил священника:
— Не божье ли то наказанье старосте Мате за веру неправедную?
— Воистину так!
— Тогда выходит, что бог для наказанья этого сына Кутаров избрал?
Балаж не понял, куда тот клонит, и на всякий случай ответил богобоязненной фразой:
— Воля господа нам недоступна. Один он ведает, что творит.
— Потому ежели господь, — продолжал допытываться Герге, внимания не обратив на слова священника, — этакого лоботряса, как Кутаров сын, избрал, чтобы хулителей своих покарать, насколь же лучше выберет он среди праведников своих. И нам пора лиходеев наказывать! Я так скажу…
Слова его потерялись в шуме, страсти бушевали вовсю.
— Побьем лиходеев!
— Веди нас на них, отец Балаж!
— Пускай их, а не нас на угольях поджаривают!
— Дубину им, а не каплуна!
— Перепортим дочерей их! — крикнул Мартон и этим как бы унял возбуждение: люди захохотали, один лишь Герге потряс кулаком в его сторону:
— Ты мне тут не дури, а не то покалечу!
Священник Балаж не вмешался, услышав угрозу, не рассмеялся и над словами Мартона, он стоял в людском полукружье бледный и серьезный. Затем поднял руку, показывая, что хочет говорить.
— Я сказал вам: воля господа нам недоступна! — начал он, когда шум стих. — И опять говорю: он ведает, что творит. Наш разум мал, чтоб измерить его могущество, так не станем же вторгаться в дела его. Ведь сказал сын его: кто поднимет меч, от меча и погибнет. Обратимся же к нему с сыновним доверием, ибо ему ведомо, что обрушить на головы врагов наших, а мы будем чтить его согласно вере истинной.