— А там что висит? — спросили они у растерявшегося Михала. — Не сыновей ли своих коптить подвесил?
Приказали ему, не медля, лезть в дымоход и достать мешки. Даже лестницу взять не позволили, так и пришлось карабкаться, а чтобы старания его удвоить, они снизу копьями в зад его подкалывали. Бедняга Михал давно отвык по деревьям лазить, а уж на стены-то и вовсе никогда взбираться не доводилось, но теперь ни пощады, ни милости ожидать было нечего. Цепляясь зубами и ногтями, потел бедняга, но лез, а самого то в жар, то в холод кидало: ну, как соскользнет на подставленные снизу копья — похуже придется, чем на кол угодить! А солдаты знай себе веселились, на его старания глядя.
Покуда Михал отвязывал мешки, был он ни жив ни мертв, к тому же так вывозился в саже, что его и не узнать было. Все село потешалось над ним, и с той поры стали его Кишем-трубочистом звать. Мартон не желал, чтобы его постигла судьба Киша, потому принялся сооружать яму в величайшей тайне. Двое сыновей его на барщину пошли, другие два сына рано поутру луг перепахать отправились. Только он остался дома да жена, — оно и хорошо, сыновья ведь что: молодо-зелено.
Замыслил Мартон яму у самой стены заложить, углубить ее под дом, а потом сверху прикрыть сорняками либо копну соломы бросить. Но только приготовился он копать, как вдруг гостья явилась. Пришла соседка Бутькош, не к нему, к жене, — соли взаймы попросить, у них, мол, вся вышла; и как начала языком чесать, так, казалось, до вечера и не остановится. Мартон не желал приступать к работе, покуда в доме Бутькош; ведь она, словно в зад ей горящий трут вставлен, ни минуты на месте не посидит, во все дырки нос свой сует — все-то ей любопытно. А что, как взбредет ей в голову во двор заглянуть: чем это, мол, сосед занимается? Мартон решил подождать, покуда она уйдет, а прождав напрасно некоторое время, пошел к жене в сени.
— Гуси-то оголодали. Покормила бы! — сказал он жене, надеясь, что Бутькош спохватится и уйдет. Но та только обрадовалась, что так рано поутру Мартона увидела да к тому же в добром здравии, и принялась выкладывать ему самые свежие новости.
— У Пэтьке новорожденного собираются колдуном сделать, — таинственно сообщила она. — Под стол трижды его не клали. И первым делом кровью черного петуха напоили… Невестка моя слыхала от бабки-повитухи…
Однако Мартон не выказал никакого интереса к этой теме, и она тотчас перевела разговор на другое:
— А поп Якоб и впрямь с сатаной якшается. Всю ночь под окном приходского дома блуждающий огонек плясал… привидение, значит… Сельский караульщик сказывал. Оно и его-то самого прогнало, а потом как заорет: «Ты, дескать, близко не подходи, не то враз под землю угодишь…»
Поп Якоб? О нем Мартон охотно послушал бы, но не теперь, когда затеял яму копать. Яма-то сейчас поважней даже Якоба. Кто знает, что тут будет? А ну как вслед за попом солдаты придут и хитрость с ямой так и останется у него в голове… Мартон пробурчал, что поп да дьявол всегда друг от дружки поблизости держатся, но продолжать беседу с соседкой не захотел. И так как жена его, занявшись птицей, не возвращалась, гостья скоро ушла.