Обложка
Экспозиция. Глава первая
Состоянье у тебя истерическое,
Скушай, доченька, яйцо диетическое.
Или может обратимся к врачу?
(Из м/ф "По следам Бременских музыкантов")
Глава первая, где упоминается драма в четырех актах в каждом из которых батюшка хватается за сердце, мачеха играет роль мачехи, мами Гарушь узнает последние новости, Ванилла ведет нездоровый образ жизни, а также раскрывается коварная суть женской натуры.
– Ванилька! Тебя мачеха кличет! Да Ванилька же ж! Это что еще такое!? Опять!? – Круглая, что сдобная булочка мами Гарушь, как себя называла и она сама и все последние поколения семейства Бѐлишей, смешно всплеснула руками и бросилась отнимать у благочинно сидящей в саду молодой девицы длинную папиросу, которую та, с явным удовольствием смолила, расслабляясь после длинного дня с книгой и бокалом насыщенно-красного ратлийского вина. На старости лет сменив профессию няньки на повариху, мами, однако не спешила избавляться от старых привычек, справедливо считая, что без ее пригляду «девочки» окончательно падут в пучину греха и распутства. Стоило лишь оставить сие поприще, и посмотрите – последняя, младшенькая, хорошенькая, что цветочек: волос длинный, золотой, глазки голубые, личико кукольное, фигурка точеная, выросла… И таким непотребством занимается! Вино! Папиросы! Книги! Тьфу, причеши тебя Ларум, одним словом!
Услышав гневный вопль девица от неожиданности вздрогнула, но устояла, нарочито неторопливо откладывая книгу, и вставая – в мами Гарушь и полтора метра не будет, авось не достанет.
– А ну отдай! Отдай девка, хуже будет! А ну, слушай мами! Я тебе что говорила – вредно курить, вредно! На личико свое посмотри – ну чистый же алебастр, грех такое куревом портить!
– Ну мами, ну что ты наговариваешь! – с невоспитанным фырканьем отозвалась девица, высоко поднимая папиросу, – а то ты не знаешь ради чего сюда каждый месяц как привороженный чародей из академии шастает! Для того самого – кожу в алебастр превратить, губы в кораллы, зубки в жемчуг, очи в сафиры, фигурку в мрамор, ну и все остальное тоже, чтоб наверняка, я уже всего и не упомню из предложений его. Меня каждый раз после них страх мучает, что меня одной ночью цыгане уведут, польстившись на красоту драгоценную…
– Все шутки шутишь! А здоровье что, твой чародей тоже поправит?
– Конечно! А ты что думала, фасад красить, а зад пусть гниет? Нееет, мами, он основательно работает. За ту сумму, что ему батюшка выписывает он разве что девственниц на поводу не приводит, да в крови их нас не купает, чтобы помоложе выглядели.
– Тьфу на тебя, балаболка! Дай сюды, все одно непотребно это!
– Непотребно, мами, когда девица в одном исподнем по базару бегает. Но ты слышала уже наверное…
– Об чем? – Навострила уши мами Гарушь, даже переставая подпрыгивать, в попытке достать папиросу из длинных, холеных пальцев девицы, к которым потихоньку подбирался алый огонек.
– Ну как же! – Хитро улыбнулась Ванилла, и пока мами не видит, стряхнула пепел. – Ядвига, дочь барона Якубовски отличилась сегодня, неужто не слышала?
– Эт та поганица, что на позапрошлых танцульках тебя снулой рыбиной обозвала, да винцом вонючим платье новое залила? Так и не отстиралося оно...
– На осеннем балу княгини Любославской, да, она. Представляешь, сегодня прогуливались мы с Милой и ее гувернанткой по парку, как видим: бежит сломя голову через парк на всех парах Йосеф Пажитник, сын путного боярина Пажитника, которых в приличное общество то через два раза приглашают, до того грубы, так сын еще и охоч до внимания женского. И вот этот молодец бежит, а за ним – Язька, простоволосая, в одном исподнем. Гонится за ним и кричит, что-де беременная она, не может он ее вот так бросить да в Кальварию податься, любит она его, видишь ли.
– Ох, подсоби Вегетор… – фальшиво запричитала мами Гарушь, с жадным вниманием ожидая продолжения. Ванилла с сожалением взглянула на истлевшую сигарету, и со вздохом наклонившись, затушила ее в хрустальной пепельнице.
– Переполох был знатный. Мадам Лалори, гувернантка, в единый миг в обморок бухнулась, как Ядвигу увидела. Как и половина барышень, в тот час решивших подышать свежим воздухом. Стража набежала, арестовала к бесу обоих, ее – за публичное обнажение, его – потому как тоже наверняка виноват.