– Илья, – проговорил, наконец, Ухалов без обычного своего напора. – Ты как? Живой?
– Местами, – заплывшая маска, в которую превратилось лицо Касьянина, чуть дрогнула – изобразить улыбку он так и не смог.
– Кто тебя, Илья?
– Не знаю, – слова у Касьянина получились какими-то смазанными, звуки, которые он произносил, тоже казались измятыми, изломанными, искореженными. – Не видел.
– Сзади напали?
– Темно было... У него собака большая, черная... На Яшку натравил... Я вступился...
– Он из нашего дома?
– Вроде нет.
– А ты не слышал, как он свою собаку звал?
– Не помню... Может, никак не звал...
– Но он хоть что-то сказал? Угрожал, обещал добавить?
– Матерился.
– Хоть грамотно матерился-то?
– Ничего... Доступно... Сучий потрох, пидор позорный... Так примерно. Сделаю, говорит, из тебя бифштекс с кровью.
– Но это не мат!
– Знаю... Зэковский жаргон.
– Но это же улика! – радостно заорал Ухалов.
– Улика, – шепотом откликнулся Касьянин. Он устал от разговора и потерял к нему интерес.
– Мы его найдем.
– Зачем? – кровавая маска на лице Касьянина чуть шевельнулась.
– Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.
– Их нужно оставлять безнаказанными.
– Что ты несешь, Илья!
– Я знаю, Миша... Это не мое желание, не моя слабость... Это другое.
– Что другое?
– Закон.
– Нет такого закона!
– Закон выживания, – проговорил Касьянин чуть слышно. – Закон выживания.
– Я дам тебе пистолет! Сейчас нельзя без пистолета.
– «Парабеллум»? – маска чуть заметно дрогнула.
– Да, «парабеллум»! – решительно заявил Ухалов. – И ты будешь отстреливаться.
– До последнего патрона, – сказал Касьянин и потерял сознание.
Приехала «Скорая помощь», Касьянину дали понюхать какой-то гадости, он очнулся, но к тому времени лицо его заплыло еще больше, и он не увидел ни парней в белых халатах, ни встревоженной Марины, которая тем не менее находила в себе силы иногда усмехаться, словно извиняясь перед посторонними людьми за то дурацкое положение, в котором оказалась.
– Мужик, – санитар коснулся руки Касьянина. – Ты как? Живой? Меня слышишь?
– Слышу.
– Как себя чувствуешь?
– Прекрасно... С каждым годом все лучше.
– Ну ты даешь, – санитар растерянно оглянулся на напарника. Тот тоже развел руками.
Подошел врач, молча посмотрел на распростертого Касьянина, сделал укол, брызнув предварительно из иглы маленьким фонтанчиком.
– Что это? – спросила Марина.
– Для порядка... Против столбняка. Забирать его надо.
– Может, ему лучше дома отлежаться?
– А вдруг череп проломлен, а вдруг кости смещены, а вдруг... Дальше продолжать? – врач усмешливо посмотрел на Марину. Был он невысок ростом, рыжий, худой, но к Марине сразу проникся каким-то добрым чувством, как будто встретил своего человека там, где и не надеялся.
– Ну что ж, – сказала Марина. – Если надо – забирайте. Может, заодно и собаку посмотрите?
– А что с собакой?
– Ей тоже досталось... Подверглась бандитскому нападению.
Врач наклонился над лежащим на подстилке Яшкой, ощупал уши, провел рукой по ребрам, а когда коснулся задней лапы, Яшка взвизгнул.
– Я вообще-то в этом деле темный, но сдается мне, что задняя лапа у него перебита, – врач обернулся и, посмотрев на Марину, усмехнулся каким-то своим мыслям. – Сейчас уже поздно, а завтра с утра советую к ветеринару.
– А поздно не окажется?
– Совершить доброе дело никогда не поздно, – опять усмехнулся врач. Он подошел к Касьянину, тронул его за руку. – Мужик! – обратился он к нему точно так же, как недавно санитар. – Ты как, идти сможешь?
– Смогу.
– Руки-ноги целы?
– Вроде...
– А то у твоей собаки с лапой не все в порядке.
– Я слышал.
– Тогда все... Ребята, – обратился он к санитарам, – помогите ему подняться, сведите вниз и в машину.
– Мне с вами? – спросила Марина.
– А зачем? Ночь промаетесь, толку от вас все равно никакого.
– Может, мне поехать? – вызвался Ухалов, который все это время молча стоял в стороне и только вертел головой, поворачиваясь в сторону говорившего. – Все-таки вместе собак выгуливали...
– Похоже, у вас это лучше получилось, – врач усмехнулся, показав желтые прокуренные зубы. – Как вы-то уцелели?
– Да я отлучился, свою собаку пошел искать, тут, наверное, все и произошло...
– Хорошая у вас собака, знает, когда нужно слинять... Нет, не надо. Назад вернуться не сможете, транспорт уже не ходит... Приходите утром. Вот телефон, вот адрес, – врач подошел к столу, взял газету и в верхнем свободном от текста углу нацарапал несколько строк. – Мужик ваш вроде в порядке... Тошноты нету? – повысил голос врач.
– Нет, – неуверенно ответил Касьянин. Слова он выговаривал с трудом, да и внятность оставляла желать лучшего – его распухшие окровавленные губы еле шевелились.
– Это хорошо, – сказал врач весело. – Так и запишем – покойничка не тошнило.
– Какого еще покойничка? – не поняла Марина.
– Анекдот такой есть, – рассмеялся врач, на которого, похоже, изуродованный Касьянин не произвел слишком уж большого впечатления, он наверняка видел больных и похлеще. – Приходит врач домой к больному, а того уж хоронят. Врач спрашивает: покойничек потел перед смертью? Потел, отвечают, обильно потел. Это хорошо, говорит врач, это очень хорошо.
– Да, – кивнула Марина. – Смешно. Остроумно. Мне нравится.
– Не советую приходить завтра слишком рано, – врач, видимо, и сам понял, что анекдот рассказал не самый уместный. – После обхода. Ваш муж будет на втором этаже в травматологическом отделении. Заведующий – Сергей Николаевич. К нему и обратитесь. Он мужик ничего, все доложит, как есть. Всего доброго. Не унывайте. Несмотря на то, что физиономия у вашего мужа достаточно помятая, по опыту могу сказать, что самого страшного не случилось.
– А что вы называете самым страшным? – вмешался Ухалов.
– Я уже говорил – проломленный череп, перебитая челюсть... Ну и так далее. Мужик разговаривает, тошноты нет, значит, возможно, и сотрясения мозга тоже нет. Кстати, он был трезв?
– Да, – твердо сказал Ухалов.
– Это плохо.
– Почему?
– Пьяные мягче, податливее, и потому удары по ним всегда оказываются как бы смазанными, как бы по касательной. Пока!
Врач помахал маленькой ручкой, заросшей рыжими волосами, подхватил свою хромированную кастрюлю и, уже не задерживаясь, быстро вышел из квартиры.
Следующие две недели для Касьянина прошли спокойно и размеренно. Он лежал в палате, где, кроме него, маялись от различных травм еще пять человек, в основном молодые ребята. Самое неприятное, что было в его новой жизни, это сопалатники – они ставили в магнитофоны какие-то сумасшедшие записи, надсадно хохотали, показывая, как презирают собственные раны, какие они все мужественные и отчаянные. К ним приходили девушки, которые тоже хохотали громко и хрипло, видимо, желая доказать своим ребятам, что ни в чем им не уступают. У одного было ножевое ранение, второго сшибла машина, третий, постарше, свалился с крыши, сломав себе при этом несколько ребер. Но в основном жизнь протекала без приключений, и постепенно из кровавой распухшей маски проступало несчастное, но узнаваемое лицо Касьянина.
Приходили из редакции, приносили мандарины, соки, даже котлеты приносили, чему Касьянин радовался больше всего. Редактор Осоргин пришел с небольшой бутылочкой коньяка и тут же выпил ее с потерпевшим. И лишь, сунув пустую бутылку редактору в чемоданчик, Касьянин обнаружил, что она была не так уж и мала – пол-литровой оказалась бутылочка. Но пошла хорошо.
– Ты вот что, Касьяныч, – сказал редактор – молодой, настырный, со своими очень правильными представлениями о том, как должен вести себя настоящий журналист, как должен выражаться, что пить, какие слова при этом употреблять. – Ты вот что... Не вздумай задерживаться. Понял? Кости целы, зубы тоже на месте, слава богу. Я разговаривал с лечащим врачом и теперь знаю о тебе больше, чем знаешь ты сам. У нас беда... Без твоих криминальных заметок тираж упал. В электричках совсем не берут, на прилавках первым делом ищут твою бандитскую колонку. Понял? Мы в редакции стерпим твой внешний вид, женщины тебе такой марафет наведут, будешь краше прежнего. С понедельника выходи. Можешь даже о себе заметку написать.