Он выжидающе посмотрел на брата.
— А что, — Эйтель взял белый бумажный прямоугольник и повертел его в пальцах, — мне нравится. Вот только где взять две громадные маскировочные сети? А так… ничего. Остается убедить крайсляйтера, раздобыть пару бульдозеров, десяток грузовиков…
— Речь идет о судьбе города и его жителей, — воскликнул Алекс. — Что за проблема в десяти грузовиках? У вас тысячи самолетов стоят без дела. Наверняка то же и с грузовиками.
— Да ты успокойся. — Эйтель щелчком выбил из пачки новую сигарету. — Найдем и транспорт, и бензин. У меня припрятана цистерна на всякий пожарный. А сети… если мне память не изменяет, их вяжут на текстильных фабриках в Хартмансдорфе или Грюне — это в нескольких километрах от города. Ты лучше скажи, как мы преподнесем эту историю с кавалерийским плацем нашему Кеттнеру? Это крайсляйтер округа Хемниц, назначенный ответственным за оборону города. Он ни черта не смыслит в целях «зеро», маркировщиках и во всем остальном. Он вообще ни в чем не смыслит. Сказать, что мне было видение? Как Орлеанской деве? Боюсь, не сработает.
— Информация о цели «зеро» должна исходить не от тебя, — убежденно сказал Алекс. — Во всяком случае, не напрямую.
— От кого же?
— Не знаю, надо подумать, — Алекс потер ладонью лоб, — ну, например, от меня. Нужно только решить, как это обставить.
Эйтель некоторое время молчал, украдкой поглядывая на брата.
— Ты действительно готов влезть в это дело? — спросил он. — Ты понимаешь, что в этом случае…
— Я стану предателем? Ты это хочешь сказать?… Да, я понимаю.
Эйтель прикурил сигарету и сделал глубокую затяжку:
— Алекс, зачем тебе это нужно? Война вот-вот закончится. Если мы оба уцелеем, я стану военнопленным и как-нибудь это переживу. Возможно, меня сгноят в русском лагере, но я останусь самим собой. А что будешь делать ты? Прятаться здесь, в Германии, пытаясь выдать себя за другого, и, если повезет, остаток жизни прожить под чужим именем?
— Речь не обо мне, Эйтель. Здесь могила нашей несчастной матери. Это ее город. Это город тех, кого она любила и кто теперь лежит рядом с ней на Йоханесфридхоф. И это последнее, что осталось у нас с тобой и у нашего отца. Ты видел, во что превратились кладбища Дрездена? А ведь Хемниц намного меньше. Ты не боишься, что однажды, выбравшись из бомбоубежища, вдруг поймешь, что тебе уже никогда не принести свои розы на ее могилу. Просто некуда. И потом, что касается меня, то я надеюсь…
— Что все останется шито-крыто?
— Ну… вроде того.
Эйтель долго молча курил, о чем-то напряженно размышляя.
— Не знаю, решать тебе, — сказал он наконец, резко вдавливая окурок в переполненную пепельницу. — Хочу только предупредить, что ты не сможешь влезть в это по-тихому — шепнул и в сторонку. Придется помогать — одному мне не справиться.
— Я готов.
— Что ж, — Эйтель принялся складывать карту, — тогда давай соображать, как подключить тебя к этому делу. Для начала нужна легенда нашего с тобой знакомства. Начнем с того, что ты, Генрих фон Плауен, проходил курс радионавигации в 5-й авиашколе Люфтваффе в Эрфурте. Почему именно там?… Потому что в этой школе практиковался и я. Там мы и повстречались…
* * *В тот вечер они сблизились гораздо более, нежели накануне, рассказывая всевозможные случаи из своей жизни.
— Раз уж ты какое-то время учился со мной в одной школе, то не можешь не знать о произошедшем там интересном случае, — говорил Эйтель. — Прямо в казармах у нас располагались имитаторы радиосвязи. Это были такие тренажеры со слабенькими радиостанциями, мощности которых как раз и хватало на то, чтобы доставать друг друга, а также радиоточку на диспетчерской вышке. Однажды ночью пеленгатор радиоточки зафиксировал сигнал из трех длинных тире, то есть «у меня техническая неисправность, прошу обеспечить аварийную посадку». Диспетчер сообщил начальнику аэродрома и получил разрешение включить посадочные огни. В соответствии с инструкцией он также поднял по тревоге пожарных, медиков и техслужбу. Все они выкарабкались из теплых постелей и выкатились на поле на своей технике. Однако проходит время, а никакого самолета нет, да и на другой день ничего не слышно об аварийной посадке где-либо по соседству. Ровно через неделю эта история повторяется один в один. Снова три длинных тире, включение огней и опять тишина. А год-то уже сороковой. Вся страна в затемнении, да еще за полчаса до радиопередачи поступило предупреждение о приближении британских бомбардировщиков. Можешь себе представить, что тут началось. В общем, «диверсанта» поймали. Им оказался наш курсант. От делать нечего или от врожденной глупости он выходил в эфир с одного из тренажеров. Его забавлял произведенный эффект — три раза нажал на ключ, и все несутся сломя голову. Звали этого парня Гансом, а вот фамилию я забыл. В общем, его выперли из школы и отправили в штрафную роту. В сорок третьем ему бы такое с рук не сошло.