-Молодец… Я же говорил, ты сможешь.
Спустя уже час мягкие молекулы обыкновенны ношпы растекались по венам, помогая мозгам вернуться на своё прежнее место. Сознание потихоньку возвращалось обратно в голову, а вновь сжимаемая мужскую руку ладонь начала расслабляться, вскоре совсем падая на постель. Тихое сопение начало доноситься со стороны розовеющих щек, а губы, наконец, перестали теряться на фоне остального тона кожи.
Зрачки Олега впервые за долгое время спокойно сузились, позволяя векам ненадолго прикрыть глаза. Свежие синяки были видны даже сквозь белый врачебный халат, что, наверняка, вызовет сегодня ещё несколько десятков вопросов и в пару раз больше косых взглядов. Ладони, быстро растеревшие уставшие щеки, помогли немного прийти в себя, отказываясь вновь от сна, забывая про отдых; поправляя огромное шерстяное одеяло, которое теперь согревало спящую Марину, мне нужно было начинать смену.
Ещё пару минут я прощался взглядом с каждым изгибом лица, которое с огромной скоростью принимало человеческий облик. В голове была лишь одна мысль, одна просьба, единственное беспокойство, боль и невероятная мечта. Господи, чего она такого сделала в своей жизни, что теперь переживает все это. Круглые плечи дёрнулись в матрас, руки потихоньку приподняли все тело, а через пару секунд и несколько ворочаний она, свернувшись в клубочек, спокойно сопела, прикрыв нос одеялом.
На моем лице появилась улыбка; сдержаться было тяжело и даже непростительно, потому мои пальцы быстро зарылись в светлые волосы, за пару движений убирая их назад, чтобы те совсем ничем не потревожили хрупкого спокойствия сна. За спиной заскрипела дверь, от чего я медленно вернулся в прежнее положение, только затем оборачиваясь.
За спиной, по ту сторону меня стоял Иван Николаевич с очередным снимком и тонкой картой с подвязкой анализов.
-Олег, дела плохо… Очень плохо, - прежде редко мрачный мужчина беззвучно пересёк огромную палату, останавливаясь у стола, который спустя пару минут превратился в настоящую платформу для симпозиума.
-Есть один вариант, - с его губ сорвался длинный свист, а карандаш, нервно постукивающий ластиком по столу, упёрся в затемнение на большом снимке.
-Вот, можно подобраться здесь, минимизировать риск, правда, не исключить его полностью… Тут совсем близко двигательный центр, огромное скопление нервов, потому нужно быть таким профессионалом, чтобы все это выполнить без риска, но таких пока у нас нет; только, если мы будем работать именно из этого доступа, она, максимум, останется парализованной ниже груди. Хотя, сам знаешь, мозг - дело темное…
Ослабшие руки в очередной раз растерли глаза, позволяя тем заново и трезво взглянуть на ситуацию.
-Хорошо, а если не оперировать? Консервативно, химиотерапия, облучение?
-Ну, ты сам подумай, как ты грецкий орех достанешь из головы радиоволной? Если бы дело было в сантиметре, там ещё можно было подумать. Нет, Олег, тут только хирургия, а потом химия. Плюс к тому, ты её хгч видел? Там уже тянет на конец первого триместра, потому химию тоже нужно подбирать осторожно, если она, конечно, решит оставить ребёнка.
Мужские губы медленно сжались в тонкую нить, а карие глаза снова начали изучать все то, что уже как пол часа лежало на столе.
-Ждать тоже нет смысла, да?
-Конечно, есть, - шумно выдохнул мужчина, поднимаясь с места и начиная строгим взглядом стрелять то на сопящую вдалеке Марину, а затем перемешался уже на мою спину.
-Есть, если ты хочешь, чтобы спустя 2-3 месяца у неё от лошадиных доз обезболивающего случился выкидыш, а потом, ещё примерно через столько же, и катафалк стоял под окном, то можешь ждать, - на одном дыхании произнёс пожилой мужчина, пока его ладони медленно заправили пальцы в карманы брюк. Выцветшие глаза назойливо продолжали упираться в голову Брагина, а тот, будто пропуская все мимо ушей, продолжал наблюдать за кипой заключений.
-Олег, я не просто врач. Мне за пятьдесят уже давно, и больше тридцати я работаю оперирующим онкологом; знаешь, сколько я таких, как она, как ты, видел за свою практику? Я тебя сейчас никак не принижаю, не пытаюсь заставить пойти на что-то, но, если ты хочешь хочешь, чтобы все закончилось благополучно, поговори с Мариной насчёт аборта. Это значительно облегчит ситуацию с лечением, да и шансов будет больше. Я надеюсь, ты меня услышал… Как она проснётся, зайди ко мне.
В немой тишине Иван Николаевич покинул палату, а я так и остался стоять на месте. Вспотевшие ладони упирались в этот чертов стол так, будто были готовы его разломать здесь в пух и прах; на висках начали проступать вздымающиеся вверх вены, которые были не в состоянии скрыть уже даже короткие волосы, а от голоса, что в следующий миг пронзил мой слух, огромные мурашки тотчас покрыли каждый миллиметр широкой спины.
-Мы потом попробуем ещё, наверное… - тихий женский голос бурчал откуда-то из-под одеяла, оставаясь таяющими каплями по стенам, потолку, полу и даже мебели палаты. Голубые глаза уже не метались, не рассматривали с интересом какие-то предметы, взгляд был даже не упрямо упёрт в его каменные плечи; она ласково уложила все невидимые линии, что раньше вонзились бы прямо в поясницу, тонко поверх тёплой кожи, облаченной в белый халат. Голос умолк, но вот вновь становиться спящей красавицей, а скорее ее не очень хорошим макетом, желания не было никакого.
Он медленно развернулся. Ладони вновь были уложены на стол, и силы прикладывалось отнюдь не меньше на то, чтобы попытаться передать все свои чувства в физику нейтронов. Губы не изменяли своего положения уже как несколько минут, и сейчас делать это было бы глупо.
Немая пауза глухо пронизывала своими точками воздух ровно также, как сейчас она смотрела на исчерченные подобными точками скулы Олега.
Вдруг, он дёрнулся с места, за пару шагов сокращая расстояние между кроватью и своим телом. Теперь уже лишь шаг воздуха отделял бледное тело от горячих ладоней. Она даже не успела одернуть глаза на новое месторасположение его ключиц, как прямо перед носом оказалась мужская голова, упёртая горячим носом в правую ладонь с катетером, а сам он уже стоял на коленях.
-Олег, встань… Пожалуйста, вставай, все в порядке, - когда светлые пружинки кудрей оказались объяты уже не тканью наволочки, а холодным азотом, уже чуть собравшая в кучу тепло спина начала ощущать низкую температуру. Кончики ее пальцев задрожали, но она даже не обращала на это внимание, наконец оказываясь перед ним сидящей во весь свой рост. Всеми усилиями пытаясь поднять мужчину хотя бы на кровать, из этого мало что выходило, и тогда в дело пошло самое жестокое оружие. Уже трясущиеся ладони легли на те самые скулы, ощущая на мокрых пальцах колючки щетины; они в миг подняли его глаза верх, заставляя мои губы начать касаться его горячего и напряженного рта.
-Все в порядке, Брагин. Ты сам головой подумай… Тем более, не известно, какое влияние на все это оказывали обезболивающие, - коротко отрывая свои губы, они были тут же заняты шепотом. Глаза уже забегали из стороны в сторону, то и дело наблюдая за каждым из подрагивающих в белых склерах зрачков.
-Брагин, если все пройдёт хорошо, мы попробуем ещё раз, я тебе могу этим поклясться, а, если нет, я не хочу оставлять ребёнка сиротой. Давай просто с тобой трезво посмотрим на вещи, хорошо? Договорились?
Он молчал. Губы медленно вновь сомкнулись в тонкую линию; руки накрыли ее ладони, тут же пытаясь согреть те, а в голову пришла одна единственная мысль, которая сразу же вырвалась наружу.
-Тамара послезавтра прилетает. Ты со мной хотела ее встретить?
-Конечно, - следующий кивок головы был, наверное, совсем лишним, но, если бы не он, молчаливый жест точно бы смог сейчас разломать к чертям все то, что догорало на пепелище.
Как же уже в среду, когда огромное табло прилетов показывало время 11:30, верхняя строчка сменилась новой надписью и пакетик в моей руке тихонько начал дрожать от предстоящей волнительной встречи, я пожалела об этом. Когда через пару минут сквозь толпу уже, кажется, совсем взрослая девочка бежала, расталкивая всех на своём пути, она совершенно по-детски улыбалась, в первую же секунду оказываясь в поле зрения своего отца, со всей силы обняла девушку, стоявшую недалёко от неё. Казалось, что так крепко ее не обнимал никто и никогда, но, когда в следующую же секунду прямо под прилипшей в силу небольшого роста к моему животу щеке что-то начало совершенно непонятно себя вести. Сердце тогда в один момент ушло в пятки, а Тома, видимо, тоже все это ощущала. Тёмные глаза в миг взметнулись вверх, встречаясь с ошарашенным взглядом Марины.