Деваться теперь было некуда; все свои эмоции пришлось в этот момент закинуть в глубокий ящик, оставляя теперь там их, скорее всего, навсегда. Натянутая улыбка появилась на моем лице, когда, уже присаживаясь перед малышкой, мою шею обвили горячие ладошки, тёплые губы начали оставлять поцелуй за поцелуем на моей щеке и носочки уже вытянулись так, что Тамара немного покачивалась ради равновесия. И, вроде бы, все хорошо, но эти ощущения, вновь возникающие внутри, с новой силой стараются будто высвободиться или, хотя бы, освободить его для себя.
Поясница уже напоминала о своём существовании, от чего я максимально нежно попыталась убрать со своей шеи руки Томы, которые сразу же оказались в моих ладонях.
-Ну, привет, красавица, - тёплая улыбка начала течь по моему лицу, а, в следующий момент я впервые в жизни увидела радость в детских глазах при виде Олега, все, что только было внутри меня, сжалось в огромный комок.
Эта встреча уж точно была лишней, но как жаль, что человек - существо, умеющее рефлексировать. Все эти картинки раз за разом всплывали в моей голове, когда перед глазами уже было отдаление гинекологии и дверь с надписью «процедурная». Теребимое в руках направление от врача давно было сырым от ледяной влаги, что нескончаемо выплескивала волнение наружу; внутри опять эти ощущения, но они совсем уже не кажутся странными; не угадать этого было сложно, а потому стараться не замечать детских пиночков казалось чем-то на грани фантастики.
Когда дверь напротив распахнулась, грудь начало неприятно давить. Пустой коридор, лишь одна я на этом чертовом диванчике, и, кажется, пришла моя очередь. Живот начало «дергать» все сильнее, будто пытаясь попасть в такт ударам сердца. Перед глазами вместо всех больничных плакатов вновь появилась маленькая Тома, какой я ее видела ещё впервые. Ее огромные «колючки», заплаканные глаза, те первые ощущения, тот глубокий взгляд, тот громкий крик и тихий плач.
Я встала; на моих глазах моментом выступили слезы, что были вот-вот готовы скатиться вниз, но мои мысли сейчас занимал совсем не собственный «имидж», подтёкшая в будущем тушь или что-то ещё. Теперь мозги были забиты уже Брагиным с его глазами. С этими идиотскими глазами, полными какой-то нечеловеческой мудрости, знания, спокойствия.
-Марина Владимировна, пройдемте.
Внутри меня разрывалась ядерная бомба, пытающаяся облегчить все мучения, рождающиеся внутри. Мокрые дорожки исчертили запудренные щеки, а вместо того, чтобы кивнуть и спокойно пройти внутрь, мои губы сжались в тиски. Сердце остановилось, а единственное, что было возможно в моем состоянии, это набрать побольше воздуха в лёгкие.
-Нет… Извините, нет… Я не могу, извините…
Вместе со этим словами мои щёки покрылись пунцовым блеском. Сдержать уже подкатывающую истерику удалось только до пустой лестницы между соседними этажами, которая отделялась от длинного коридора лестницей. Добралась до туда я в полусознании, но точно помню, как спина встретилась с ледяным стеклом, тут же начиная скатываться вниз; сердце вновь застучало и те самые пиночки, те шевеления, дергания… теперь все это ощущалось совсем по-другому. Ладони упали на чуть торчащий живот, когда бёдра почти коснулись пола, а голова медленно была опрокинута к разноцветному потолку с венецианскими младенцами на нем.
-Прости меня, пожалуйста… Я такая дура, господи, такая дура…
========== Глава 20. Ролики, круассаны и наркоз. ==========
Глава Двадцатая.
Ролики, круассаны и наркоз.
Глазами от жестокой боли и нескончаемой обиды полными слез теперь она смотрела на этот мир, виня во всем лишь одного человека - саму себя.
Ватные ноги совсем нехотя плелись по длинной, кажется, совсем бесконечной лестнице, которая кончалась где-то внизу большим холлом приемного отделения. Там всегда было шумно, от чего сырой звук постоянно бездушно бился об крашеные стены, сегодня своей синевой разрезающие красные склеры женских «голубых». Мокрые ладони совсем медленно легли на железную ручку двери, в которую пальцы тут же вцепились мертвой хваткой.
К тому времени, как на зло, а, может, счастье, то трепетание внутри меня начало утихать. Сердце медленно успокаивало само себя, но в голове уже крутился следующий миг. Когда в пустом кабинете на мои глаза попадётся Олег, малышка на диване рванет взглядом на дверь, меня вновь ошпарит кипятком. Ресницы намокнут лишь от очередного угрызения совести. Внутри меня жила новая жизнь, которой уже как пару минут могло там не быть; маленькое сердце гоняло по человеку размером всего лишь с яблоко, а может, апельсин, алую кровь; маленькие пальчики сжимались в кулачки, которые потом ощущало все мое тело…
Дальше продолжать себе накручивать было очень сложно. В висках начала зарождаться боль, и новый ком крепко сжал горло. Намокшая до огромных капель пота на металле ладонь соскользнула вниз, от чего дверь сама распахнулась, а за столом напротив в отвернутом к окну кресле, сидел Брагин, закрывший свое лицо горячими ладонями. Его скулы сводила напряжённая судорога, до такой степени лишающая возможности двигаться мелкие мышцы, что огромная артерия выползла на широком лбу, пульсирующими движениями давая даже оттуда, из коридора, сквозь раскрытую дверь ее разглядеть.
Ноги подкосились, но вместо того, чтобы прямо тут упасть на пол в полном бездвижии, ответственность за ни в чем невиновного человека, жизнь которого сейчас полностью зависит от меня, не давала рухнуть носом в кафель.
Робкое движение вытянуло одну ногу вперёд, вторую. Дверь за мной закрылась…
В полной тишине, от которой боль лишь сильнее давила на нервы, округлившиеся за последнее время бёдра медленно сели на небольшое подобие дивана. Ни единой молекулы воздуха не дёрнулось в мужскую сторону, и даже звуковые волны отказывались делать тоже самое.
Мой живот медленно свела судорога, от которой уже голова не столь напоминала о себе, как это теперь делал желудок, желающий отправить единственную чашку кофе, влитую в него час назад, обратно. Кофе, и правда, был наредкость противным, нежели он казался таким раньше. Видимо, теперь ко всему букету прекрасных ощущений добавится ещё и токсикоз.
Дурно становилось с каждой секундой лишь больше. Олег медленно опустил ладони на свои колени, а его взгляд, этот чертов взгляд, полный вселенской мудрости, непонятно откуда вдруг там появившейся, устремился вперёд. Губы начало медленно колоть иглами. Держаться было все сложнее, от чего надо было срочно избавляться. Разговор пришлось начать мне, но было бы ещё с чего это сделать…
-А где… Тома где? - от такого волнения голос почти сошёл на хрип, чего ожидать от себя не могла даже я сама.
Вдруг, слезы водопадом полились вниз, будто я была не вполне допущенным психиатром к работе нейрохирургом, а какой-то содержанкой пансионата для душевнобольных. Без звука этого делать у меня совсем уже не получалось. Ладони быстро прилипли к мокрому лицу, и колени за считанные секунды подтянулись к горящей груди, позволяя использовать собственный халат как «твёрдое дружеское плечо».
-Извини, - уже между всхлипами мне удавалось только шептать, от складывающего спазмами горло, придушенного слезами.
-Я не смогла… Я знаю, я дура, но я не могу…
Когда эти звуки наконец начали долетать до ушей Олега, его зрачки резко сменили место дислокации. Непонятно, чего в его голове сейчас было больше - непонимания или растерянности. Без всякого промедления под гнусавый шёпот он уже сел прямо рядом с ней, но абсолютно не представлял, что делать дальше. Она плакала, как будто это был маленький ребёнок, всего лишь несколько дней от роду, который только так и может выражать свои чувства.