Пара секунд ступора донесла до моего мозга одну единственную мысль, которая тут же засела во все миелиновые оболочки нейронов: эти слёзы должными быть последними из всех для неё; второго такого же раза сердце бы не вынесло, разрываясь на части.
Теперь только искренние чувства управляли моим мозгом. Она, такая малышка, все также укрывающая плачущие глаза руками, прячущая все внутри себя и даже самое главное сокровище собственной жизнь, как бы это не звучало странно в ее понимании.
Когда горячая голова прижалась к моей груди, она вдруг замолкла. Всхлипы сменились громкими вдохами, что пытались расслабить связки, но в большинстве это было необходимо для полного носа соплей, прямо как у маленького ребёнка. В это время широкая ладонь потихоньку расстегнула пуговицы тесного халата, откидывая его низ куда-то назад; мягкая замша на задравшемся вверх платье была вся исчерчена складками, которые я тут же начал расправлять своей ладонью, даже не замечая, как девушка уложила одну из своих ладней на мое колено. Мокрые пальцы начали делать то же, что и мои, но в секунды были лишены возможности двигаться.
Мои губы от одного прикосновения начало колоть. Словно никогда раньше они не были такими, я пытался отогреть ледышки, которые никак не упирались ласкам. Всхлипывания медленно затихли, а им на смену пришёл мой шёпот, что между длинными поцелуями срывал края связок.
Тошнота, кажется, куда-то испарилась, оставляя после себя лишь неприятное ощущение где-то во рту. Низ живота опять начал пульсировать, и это было самым весомым оправданиям моему поведению; как иначе я смогла это объяснить - в мою голову не пришло.
В один миг тонкие пальцы овладели такой горячей ладонью, что даже начали плавиться,а ,наконец выполнив все задуманное, они сделали это окончательно, оказываясь поверх огрубевшей мужской кожи на руках.
-И так уже с самого аэропорта, когда я только увидела Томку. Прости, но я не смогу… пусть лучше умру. Закрываешь глаза, а перед тобой эти пухлые ножки, ручки, красные щеки, маленькие кулачки, - глаза снова залились слезами, что начали катиться вниз прямо по вискам в волосы немного раньше, чем его губы с невероятным трепетом дотронулись женского лба, затем носа, а, когда слезы катиться снова не переставали - жар начал течь по подбородку от поалевших капилляров рта.
-Ты готова сегодня прооперироваться? Шейман в курсе, на телефоне ждёт, Иван Николаевич ассистирует, я рядом буду, - говорить было нелегче, особенно когда ставшие ярко-синими зрачки уткнулись в мой взгляд.
-У-у… Давай завтра, пожалуйста. Я же не глупая, все понимаю, что могу не проснуться потом просто. Я по Томке очень скучала, по этому всему, по тебе безумно скучала и, не поверишь, продолжаю скучать… Можно я одни сутки проживу так, чтобы мне было не страшно не проснуться потом? - женские губы сжались в тонкую струну, а лишь неторопливый мужской взгляд заметил сжавшиеся в кулаки ладони вместе с платьем.
-Что ты такое говоришь, Марин. Ты сама нейрохирург…
-Да, я сама нейрохирург, поэтому я знаю, что может быть. Если бы я не знала этого, то и не просила бы… Олег, пожалуйста, пусть, это будет моей последней просьбой к тебе, если это будет так. Знаешь, как пахнут круассаны с вишней в соседней кондитерской, как руки сжимают пакет с новым платьем, как слезы текут не от нестерпимой боли, а от огромного счастья; как маленький ребёнок держит тебя за руку в парке, как грустит во рту любимый «Наполеон», как в уши дует ветер, когда ты едешь на велосипеде… как родные руки среди ночи будят тебя, чтобы прижать тебя покрепче? Я хочу запомнить эту жизнь такой, которой она у меня никогда не была, но можно один, если так сложатся обстоятельства, последний день сделать лучшим, ради меня?
И не согласиться с ней было уже невозможно. Широкие ладони нежно легли на мокрые щёки, сначала вытирая те насухо, а затем по очереди целуя каждую.
-Хорошо, но только при одном условии.
Глаза мельком начали блестеть, бегая из стороны в сторону по его лицу, будто уже начиная выполнять одну из вещей в списке планов на жизнь - запомнить навсегда то, что больше всего в жизни боишься потерять.
-Я готова на все, ты знаешь, только дай мне шанс…
Она даже не успела договорить, как мой голос ее перебил.
-Как только тебя выпишут из больницы, мы все вместе поедем за город. У меня есть такое место в Подмосковье, которое ты просто обязана увидеть в своей жизни, да и никому не помешает лишний отдых.
-Мне бы твою уверенность, - сквозь нервный смешок вырвалось через ее губы, но тем не менее, думать о собственной смерти было в разы страшнее и сложнее, чем говорить о ней. На секунду в мыслях проплыла счастливая картинка нашей идеальной семьи, в которой все пропитано любовью, разрушающей на своём пути любые преграды, рассветы исключительно рядом с ним сопящим и жадно прижимающим меня к себе, а первое дело после приготовленного завтрака, это ласковые поцелуи, оставленные на детских щечках, параллельно спящих в соседних кроватях.
Слезы сегодня завладели мной, но все это лишь благодаря беременной сентиментальности. В очередной раз возвращаясь из этих несбыточных мечт сюда, на землю, суровая реальность наполнила о себе, оставляя скорее на память, нежели на пробу сладости его горящие глаза.
-Хорошо, я согласна…
После этих слов время полетело невероятно быстро, но пыталось вобрать в себя все, что только видело на своём пути: и вишневые круассаны, ещё горячие и до неприличия ароматные, и новое платье выше колена в мелкий горошек, с ажурным бантом на поясе, шуршащее под женской рукой в большом пакете и так старательно выбранное маленькой девочкой, и шум ветра в ушах, закручивающий тебя в вихре танца на ярких роликах, и капающее на землю мороженное, и «Наполеон», скрипящий хрустом на зубах, и те самые слезы счастья, когда детская ручка спящей с огромной довольной улыбкой девочки сжимает твою, и даже шикарный ужин в час ночи с разговорами по душам прямо в его объятьях, и никакого намёка на конец… Как же будет обидно, если это все в последний раз.
Всю ночь молитвы не покидали женских губ, ведь те никак не могли закрыться, как и глаза.
Будильник, 8:00. Ни разу не сомкнутые веки, вновь открываются, но видят перед собой прямо на груди крепкие руки, прижимающие пустую грудную клетку в тонкой шелковой рубашке к себе… Светлые кудри ещё вьются, падают на глаза, щекочат спину и нос.
11:20
Детские ножки, напряжённо болтающиеся у где-то под кушеткой не находили себе место, но, наверное, и не хотели этого делать. Ладони упирались в мягкую обивку, которая совсем быстро стала мокрой.
Никакого намёка на жизнь, интубационная трубка, наголо побритая голова и удары крепким кулаком в заблокированную дверь.
-Иван Николаевич!
-Олег, иди, мы справимся без тебя. Все будет хорошо, - вещал сквозь стекло мужчина, полностью одетый в небесно-голубой марлевый костюм.
В последний раз ему удалось разглядеть побледневшее лицо лишь через бездушное лицо. Кажется, уголки губ все ещё были чуть приподняты вверх, наверное, она все ещё была счастлива, что успела все, чего боялась не успеть.
Кромка глаза стала быстро намокать, и скоро сдерживать слезы было совсем нельзя. Он вышел из операционной с ладонями на лице, в полусне добираясь до той самой кушетки, которая нервно покачивалась от напряжения, сковавшего тело маленькой девочки.
-Тебя выгнали? - подвигаясь поближе, Тома подняла на него испуганные глаза, которые тут же уперлись в не менее уставшие мужские зрачки.
Он коротко кивнул. Детские ладошки медленно переплели большие мужские пальцы, начиная вскоре их сжимать, а голова уперлась лбом в мягкое предплечье.
-У вас с Мариной будет ребёнок?
========== Глава 21. Каталка, лаванда и швы. ==========
Глава Двадцать первая.
Каталка, лаванда и швы.
-Олег, - чуть тормоша маленькой ладонью тяжелую мужскую руку, девочка уже не отрывала взгляда от его глаз, только Олег, мрачнее любой грузной тучи, сверлил ладонями собственные щёки. Кажется, перед карими глазами в этот миг пролетало все, что было «до», но только не то, что было до «до»: будто «до» и жизни не было совсем. Словно до неё в жизни не было ничего: ни рассветов, ни завтраков, ни поцелуев, ни счастья, ни любви, да, черт возьми, ничего.