-Оле-е-ег, - Тамара, прекрасно все это видя недетским взглядом, медленно сползла с кушетки. Ее лицо оказалось как раз на уровне мужских глаз, а в следующую секунду тёплые ладони оказались где-то позади широких плечь, худенькие ножки забрались на крепкие колени и даже тёплый висок успел уткнуться в колючую щеку, тут же заставляя щеки неприятно сморщиться. С места больше она не двинулась, медленно мелькая лишь одним взглядом с места на место.
-Я не та маленькая девочку, которой ты меня оставил с мамой. Я все понимаю, все вижу и, наверное, кое-что чувствую… Извини, если я не вовремя здесь оказалась, может, помешала вам, но… Просто впредь, если мне будет ненужно здесь быть, ты скажи это прямо, я не обижусь.
Голос дочки заставил парящий где-то в воздухе силуэт девушки испариться, наконец возвращая в норму слух и восприятие всего происходящего. Усталые глаза медленно легли на тонкие линии чёрных ресничек, обрамляющих точные отражения мужских зрачков; горячие губы в то же время коснулись маленького носика, задерживаясь на нем ещё на пару секунд. Лишь после этого на душе стало немного спокойнее.
-Прости меня, Том… Извини, но я даже не знаю, как бы мы с тобой сейчас общались, если бы не Марина. Сейчас, спустя столько упущенного времени мне хочется так много исправить, но ничего из этого невозможно, к сожалению, невозможно… Но все, все что будет дальше, мы можем сделать лучше, да?
Маленькая девочка все также жалась к мужчине, но настолько сильно старалась вслушаться и вникнуть в его слова, что от кипящего в эти моменты в крохотной душе огня, глаза залились краснотой. Заметить это было совсем несложно, но вместо громкого плача, всхлипов и истерик, девочка медленно уткнулась в его плечо, лишь изредка хлюпая носиком.
Горячие губы вновь прильнули к детской коже. Затылок погорячел, а прежде широкие ладошки сжались в кулачки.
-Том… Дочь, давай, ты останешься здесь?
Красные глазки медленно показались из-под густой челки, что к концам чуть кудрявилась; мокрые капли слез катились к низу розового личика, от чего коридорные лампы отражались блеском в мелких речках. Ее ладошки уже было потянулись к щекам, чтобы стереть все это безобразие, но широкие пальцы мужчины одновременно ласково утёрли соленую жидкость, оказываясь напрочь мокрыми.
Взгляд Томы был грустным и строгим, но, в то же время, испуганным и растерянным.
-Я же буду вам здесь только мешать, зачем это все? У тебя будет прекрасная жизнь с Мариной, с вашим новым ребёнком. А мне… мне будет хорошо у дедушки, одной. Тем более навряд ли сейчас тебе, а уж тем более, Марине будет до меня дело. Я ещё раз говорю, я не глупая; когда вчера я обнимала Марину, я все поняла, да и потом, вечером это. Честно сказать, мне казалось, что вы признаетесь, но, видимо, мне не нужно того знать. Ладно…
-Тома, послушай меня, пожалуйста, хорошо? Солнце, - из мужских легких донёсся громкий выдох, от чего уже следом зашипел и нос.
-Говори, я слушаю…
-Тамар… У Марины онкология, очень запущенный рак, который не лечился год.
-Мне не нужно рассказывать, что такое онкология. Я не такая глупая, как тебе того хочется, - тут же детский голос перебил мужчину. Он туго поджал губы, но затем настолько тепло они прикоснулись к девчачьему лбу, что у него внутри все сжалось в колючий комок.
-Прости, я никак не могу привыкнуть к тому, что ты уже такая взрослая, - чуть слышно воздух пролетал гортань, от чего шёпот доносился лишь до собственного слуха и ладоней, что в то время медленно заняли тёплое место на маленькой спине, прижимая все это худенькой тело к себе.
-Никто не знает, что будет с Мариной после операции, как ее перенесёт малыш… Впереди ещё будут курсы химиотерапии. Том, я сам долго не знал, честно, ни о чем не знал, да и стало обо всем мне известно совершенно случайно. Ты девочка большая, ты понимаешь, что я ощущал, в один и тот же миг узнав про ребёнка и про то, что твой близкий человек сам себя давно уже подталкивает к смерти… Оставайся с нами, пожалуйста. Я вижу, какие у вас с Мариной хорошие отношения, и, хоть у нас с тобой они не такие, я всю жизнь тебя любил, сейчас люблю и буду долго еще это делать, пока буду в здравом уме; если ты опять уедешь, то, сама понимаешь, ничего не сдвинется с мертвой точки… Оставайся, малышка, ради меня, ради Марины, даже ради малыша. Если бы не ты, о его, может, уже и не было бы…
Тома подняла снова красные глазки на карие зрачки отца, медленно в них всматриваясь. Лишь спустя минуту немой паузы, когда у края нижних ресничек уже собрались слезинки, готовые покатиться вниз, беленькая щека прильнула к колкой щетине, начиная тереться об неё так, как это делают новорожденные котята о брюхо мамы-кошки. Олег молча прильнул носом к ее лбу, в редкие моменты задевая своими губами то аккуратный носик, то уголок глаза, то белую щечку.
Просидели так они пару минут, после чего голова девочки начала медленно катиться вниз, совсем скоро с тихим сопением укладываясь на отцовское плечо. Последний поцелуй, упавший на ее висок, растянул на лице Брагина тёплую улыбку, которая в тот момент была необходима не только ему : там, за стенкой, на холодном столе, за двоих билось одно огромное сердце, в своей любви не знавшее никаких краев.
Наверное, свою роль сыграла подорванная нервная система, а, может, и настолько крепкая связь, что все трое, не беря в счёт ещё одного, весь это бесконечный день спали. Пытаясь как можно осторожнее уложить хрупкое тело дочки на диван, Олег и сам не заметил, как удобно устроился рядом, свернувшись во всех местах, где только было можно и нельзя. Тома, уютно уткнувшая свой нос в широкую тёплую грудь, тонкими пальчиками вытащила из под папиного плеча подушку, тем самым все три точно такие же присваивая себе. Олег даже не дернулся в сторону, а осторожно даже сквозь сон подтянул дочку к себе, на лице принимая хмурую гримасу, будто бы одним своим видом оградившую этих двоих от всех невзгод.
Тяжёлая смена в операционной закончилась незадолго до полночи. Последние швы накладывались на обколотый обезболивающим затылок тонкой нитью, от которой уже спустя несколько месяцев под светлыми волосами не останется и следа, но это все ещё впереди. Пока мобильный аппарат узи фиксировал редкие сердцебиения небольшого комочка, размером с грейпфрут, на лице местного гинеколога застыла улыбка.
Куликов задремал где-то в углу после слов «как закрывать будете, позовите»; Иван Николаевич уже караулил другую жизнь в соседней операционной, а игла в умелых руках Кости начала подрагивать. В метре от него, совершенно не замечая сосредоточенного именно на себе взгляда, Александра Алексеевна улыбалась так, будто видела перед собой на черно-белом мониторе что-то такое, что приводило маленького ребёнка в дикий восторг.
На мужских губах появилась улыбка, и в следующий миг со швом было покончено: он стоял, держа в одной руке зажим с иглой, а в другой ножницы, даже не замечая, как забыл все это уложить на стол.
-Представляешь, почти полсуток наркоза, а он все ещё цепляется за жизнь, как может, - с лёгким смехом на губах произнесла Саша, а ее тонкая рука, сжимающая ручку аппарату узи, в очередной раз потянулась в бок, будто пытаясь что-то разглядеть.
-Ещё и вертится, стесняется, не хочет, чтобы узнали, кто там такой у нас…
Улыбка по мужскому лицу и вовсе поплыла до самых ушей. Будто немного возвращая сознание в себя, мысли встали на место в голову и инструменты тоже отправились на законное место. Он все смотрел на неё, с каждым мигом лишь сильнее понимая, как она похожа на ту самую, которая не просто «та», а та самая, которая «ТА САМАЯ». Белые кроксы обосновались прямо за женской спиной, которая от азарта изгибалась змеей даже в шее, пытаясь рассмотреть этого маленького непоседу.
-Мальчик? - уже пригинаясь, точно как она, Костя невзначай обвил своими руками круглые плечи, а нос, сам того не замечая, наполнился еле-еле уловимым запахом женских духов, которые, от волос пробиваясь сквозь голубую шапочку, окончательно свели с ума сознание.