-А-а… - девушка начала тихо смеяться, наконец отправляя на место скользкий инструмент, а салфетка в ее руке принялась стирать гель с выступающего на худом животе бугорка. Тонкий завиток медленно выпал из привычного пучка на висок, а затем так непривычно на самую середину лба, что заставил наконец заметить то малое расстояние между собственной спиной и стоящим позади хирургом. Щеки в момент налились румянцем, а глаза всколыхнулись вверх, но так и не достигли мужчины.
-Девочка, - уже преодолевая подкатывающий к горлу комок, бурю сладких воспоминаний и томящуюся где-то внизу приятную боль, ее фарфоровые пальцы медленно упали на крепкие руки мужчины. Лицо озарила счастливая улыбка; от тех чувств, что вновь загорались внутри неё в этот миг благодаря тягучему тембру, который был наполнен совсем не как в их «последний день» тоской и грустью, а тихим счастьем, глаза сами скрылись под капиллярными веками, оставляя при этом в голове лишь единственную мысль, все пытающуюся вырваться в космос ради исполнения.
«Пусть хотя бы в этот раз будет не так, как в прежние».
-Саш… Какие мы с тобой идиоты, - чуть слышно прошептали уставшие губы. Она в ответ быстро закивала головой, уже не имея никаких шансов сдерживать себя в следующий момент. Бёдра оторвались от мягкой обивки стула, тут же оказываясь в родных и крепких ладонях.
Где-то вдалеке зашумела посреди, на дикую редкость, гробовой тишины приемного отделения каталка. Время перевалило за полночь уже совсем давно, но до рассвета было также далеко, как и до конца их бесконечной истории. Чуткое ухо могло узнать этот звук из тысячи других, сквозь огонь, воду, усталость и сон; от него сердце билось чаще, и все, абсолютно все, что могло бы заставить нормального человека сидеть не месте, уходило в никуда. Перед только что раскрытыми глазами недвижно сопела в обнимку с лавандовой подушкой Марины Тома. Со сна взгляд ещё немного туманился, как и разум, но что-то яро подсказывало - сейчас мне обязательно нужно быть там.
Не потревожив крепкого сна малышки, крепкий мужчина оказался прямиком по ту сторону баррикад. За дверью с табличкой «Нарочинская М.В.» было куда прохладнее, чем внутри помещения, очерчиваемого им, но спокойствия здесь было больше. Яркий свет по-привычке «с непривычки» слепил взгляд, а то самое громыхание уже слышалось в абсолютно противоположной стороне коридора, где обычное приемное отделение перерастало в послеоперационную реанимацию.
Широкие колёса крутились одно за одним в такт шагающим с ними заодно санитарами, а позади устало плёлся Иван Николаевич, завершавший небольшую пешую колонну. Их спины скрылись за стеклянными дверями, а я в этот момент только начал двигаться вперёд, как тогда казалось, навстречу новой жизни, в которой больше не будет того ужаса, который ни на шаг не отступал от нашей «семьи».
========== Глава 22. Халат, малышка и каштан. ==========
Глава Двадцать Вторая.
Халат, малышка и каштан.
Ночь подходила концу. Медленно и неспешно, томно и вязко она заканчивалась, как это происходит каждый раз с наступлением сумерек. В этот рассвет прежде часто сухие ладони вошли настолько отёкшими, что лишняя жидкость из них пыталась вырваться наружу даже через бледную кожу. Гибкие металлические пластинки прищепок аппарата ЭКГ легко щипали током нежные рецепторы где-то внутри тела: впервые за столько бесконечных дней оно не испытывало той безбрежной боли, не щадящей ни единой клетки ослабевающего на глазах организма женщины.
Первое, что бросилось в сознание с его приходом - тяжесть. Везде: ноги, руки, губы, веки, ладони, живот, даже тонкие перья ресниц - все это казалось неимоверным грузом, пытающимся раздавить кости, терпящие скупую тоску.
Второе - сегодняшнее утро в серо-зелёных тонах спальни, в которой прежде никогда не встречала я рассветов, закатов, да и не была вовсе. Жарко так же, как здесь, дома тоже не было. Сейчас, будто специально, как это и бывает обычно, кто-то в раннюю мартовскую жару, когда столбик термометра показывает +26, продолжает накручивать обороты отопления. Сезон ведь не окончен.
Любимые локоны не бились в глаза - третье. Сколько раз грозилась сама себе отрезать их? Видимо, не решилась я - за меня это сделал кто-то другой. После легких движений от ткани наволочки послышался шуршащий звук, будто сейчас у меня глаза находятся не на голове, да и все, что было до этого - происходить совсем не с головой, а задницей.
На глазах медленно проступили слезы. Мало того, что по мне климакс плачет вместе с хосписом, так теперь ещё придётся стать постоянным клиентом магазина париков - молодец, Нарочинская, молодец. Сапожник, хотя бы, ходит босиком, а ты… Гребаное недосветило нейрохирургии, прежде вытаскивающая пациентов из такого дерьма, сама довела себя до него…
Четвёртое - что-то больно щипало руку, причём всю, но по-разному: пальцы даже приятно покалывало, а вот локти, где тонкие вены бились из-под кожи темно-сине-фиолетовыми лентами, как это было и на запястьях, что-то очень неприятное будто распирало все изнутри. Ах, да, любимый катетер, только вот какой придурок додумался ставить его сюда…
Только в самом конце, когда все эти немые возмущения, отчаянья и разочарования отошли на второй план, голубой взгляд тяжело пополз в сторону горячего пятна где-то рядом с выпрямившейся талией. Странным жаром веяло от бездушной ткани, но при одном только виде этих пальцев, широкой ладони… Губы склеились в тонкую линию, а глаза снова стали мокрыми, какими часто бывали в последнее время.
На соседнем стуле, уложив одну руку на спинку вместо подушки и оперев на нее голову, другую свою ладонь он неотрывно держал на женской кровати там, где, видимо, пару минут назад была рука. На грустном лице потеплела улыбка, от которой все прежние мысли медленно покинули голову. Теперь, спустя несколько секунд усилий, мокрая ладонь сжимала мужское запястье даже вопреки пластиковым датчикам, катетерам и раннему утру. Снова где-то под ресницами появились крупные капли жидкости, которые почти сразу начали щипать кожу.
Сухие губы медленно раскрылись, чтобы очередная порция воздуха, уже с трудом пробивающаяся сквозь забитый жидкостью нос, смогла проникнуть в пустые лёгкие. В груди на мгновенье появился спазм, но тот настолько быстро сменился тем странным ощущением, к которому все ещё было сложно привыкнуть : внутри тебя теплилась новая жизнь, настырно пытающаяся доказать всем и вся своё право на это место. От мягких шевелений слезы из глаз стали катиться лишь быстрее, а что можно было говорить, когда прямо поверх тонкого пледа, укрывающего послеоперационное тело, оказалась широкая ладонь сопящего мужчины, который сегодня впервые так близко столкнулся со счастьем.
Лишь только ощутив тонкие пальцы на собственном затылке, голова одёрнула сон в другой угол комнаты, где бездушно фырчали всевозможные аппараты. Стеклянные глаза мутным взглядом уперлись в женские ресницы, сначала выдерживая киношную паузу в пару секунд, и лишь потом наконец все осознавшие губы потянулись вперёд, к бледному лицу, исчерченному мокрыми дорожками слез.
Без лишних слов тёплая кожа вызвала ещё больший поток слез, и, спустя лишь мгновенье, те с силой лились по щекам бурными майскими горными реками. Кажется, теперь она по-настоящему не понимала, за что она все ещё здесь; за какие такие страдания именно сейчас ее лицо обвивают горячие ладони самого любимого во всем мире человека вместо ледяного пледа пустой квартиры или терпкого дубового запаха замкнутого пространства. И сейчас она была готова закричать, честное слово, крикнуть так громко, чтобы весь белый свет услышал ее голос, узнал о ее счастье просто находиться здесь, но вместо того тихое сипение ободранных связок сорвалось с бледного горла и тут же стихло, меняясь на кашель, который заставил перебинтованную голову подняться высоко, как тогда казалось, над подушкой. Тяжесть тут же потянула шею обратно, и новые капли слез сдерживала лишь тёплая улыбка на его лице. Горячие руки за те доли секунд пробрались под самый ее затылок, осторожно поправляя под ним подушку.