Эллен хотела что-то сказать, но тут снова — и на этот раз ближе — загудел паровоз. Эллен обернулась на звук.
— Это же поезд, — сказал Пит.
— Такая в нем тоска! Когда я была маленькой, меня от этих гудков била дрожь и хотелось, чтобы кто-нибудь еще проснулся.
— Да хватит тебе… Ничего, придет и мое время. Не все же мне быть полаком.
— Да? А как же ты перестанешь быть полаком?
— Перестану, и все!
— Разве леопард может стереть со своей шкуры пятна? Так и ты не можешь. Можешь пойти в технологический, можешь стать футболистом сборной Америки и важной персоной, а все равно останешься Питом Данковским.
— А тебя твоя участь устраивает?
— Меня вполне устраивает, что я красивая.
— Что правда, то правда.
— Мне нравится, когда парни у вокзала свистят мне вслед, а я как будто злюсь — только ведь их не проведешь! И они прекрасно меня понимают.
— Еще бы тебе это не нравилось!
— «Еще бы, еще бы»! А ты знаешь, что мало кто живет так хорошо, как мы здесь? И нигде больше родители не любят так своих детей. Можно неделю ходить по Суит-Уотеру и не увидеть ни одного хмурого лица. У нас никто не злится. Даже когда дерутся.
— Тогда почему же все хотят уехать отсюда?
— Не знаю. Наверное, это не всерьез. Говорят, что хотят уехать, потому что все так говорят. А подумают серьезно и понимают, что от добра добра не ищут.
— Ко мне это не относится.
— Перестань злиться и ворчать, Пит. Прежде с тобой всегда было весело.
— Какой уж есть! Не нравлюсь — возьми себе Уилбера.
— Может, и возьму. Если будешь все время киснуть. Ты говорил отцу насчет стипендии?
— Мы все говорили. Да что толку! Как в стенку горох.
— Нет, ты должен настоять на своем! Уговори его посмотреть, как ты играешь. А когда он увидит, сколько народу приходит на стадион из-за тебя, то сразу передумает.
— Пусть теперь приходит в шахту! Наверно, я смогу рубить угля побольше папаши! Уж я его побью! И время мое придет. Черт возьми, я все-таки выберусь отсюда когда-нибудь!
— А меня возьмешь с собой, Пит?
— Я думал, тебе и здесь хорошо.
— Может, без тебя и не будет хорошо.
— Ну, так докажи.
Она не ответила, и оба задумались. Потом Пит спросил:
— А как у Винсента дома?
— Как у нас. Только комнаты больше. И картины на стенах страшнее. И платят мне там за то, что дома я делаю даром.
— Он с тобой хорошо обходится?
— Он со всеми хорошо обходится. Ты же знаешь.
— А, может, с тобой по-особенному?
Эллен улыбнулась, радуясь, что он ревнует.
— Только когда его жена уезжает в Нью-Йорк, Питтсбург или еще куда-нибудь.
— Верно! Так и люди говорят.
— Что говорят люди? — настороженно спросила Эллен.
— Сама знаешь.
— Нет, не знаю.
— Зачем тебе вообще там работать? Ты могла бы совсем не работать.
— Мне нравится, что у меня есть деньги. Я их коплю, — Эллен улыбнулась и прижалась к нему. — Не все же ирландцы моты. Я тоже умею скряжничать не хуже Данковских. — Она прикоснулась губами к его щеке. — Открыть тебе тайну? Хочешь знать, зачем я работаю? Чтобы накопить денег. Чтобы, когда тебя примут в колледж, и я могла бы уехать.
— Ну, теперь можешь об этом забыть, — угрюмо сказал он. — А только все знают, что жена у Винсента как ледышка. И с свадебной ночи у них ничего не было.
Да и тогда еще неизвестно, было ли. Ну, люди и думают, что он промышляет на стороне. Меня-то ты отшиваешь, а вот как насчет того, кто может дать тебе денег на колледж?
Эллен молча поднялась и пошла вниз по склону. Пит вскочил и, догнав, взял ее за руку, но она вырвалась и ускорила шаг.
— Да не злись ты, Эллен.
— Этого я тебе никогда не прощу, Пит. Никогда. — На глазах у нее были слезы.
— Я ведь только спросил, — пробормотал Пит. — Мы же с тобой гуляем, а все ребята удивляются, зачем это ты работаешь, когда отец и братья столько получают, и дом у вас свой, и ни в чем ты не нуждаешься. Стэббс говорит, что ему все ясно: Винсент выгонит свою супружницу, а ты останешься. И ничего менять не придется. Все пройдет незаметно, потому что ты уже там, будешь на ночь оставаться, только и всего. Так чего ты злишься, если я спрашиваю? Гуляешь со мной, а позволять — ничего не позволяешь.