— А как ты думаешь, — спросил Рагнар, — Олав умрет?
— С чего бы это?
— Ну как же, проклятие троввов…
— У него лихорадка, только и всего. Не будь таким суеверным дураком.
— Но его коснулась тень кургана! Я сам видел!
— Ну да, он подъехал слишком близко, и что? Его лошадь жива-здорова, а ведь тень упала и на нее тоже!
Хорд поставил кубок на стол и встал.
— Настоящий мужчина не обращает внимания на бабьи сказки о троввах и проклятиях! У Олава уже бывала лихорадка; он тогда выздоровел, выздоровеет и теперь. Ладно, ступай спать, рохля! А то свалишься, того гляди.
Оба взяли по свече со стола. Они поднялись по лестнице на галерею и разошлись. Захлопнулись две двери. В чертоге воцарилась тишина.
С минуту ничего не происходило.
Потом из бочки, морщась и кривясь, поднялся Халли. Он вывалился на пол и некоторое время корчился там, шипя от боли, пока не прошли судороги в затекших ногах.
Наконец он смог встать. Он дохромал до столов, нашел кружку с пивом и осушил ее. Потом утер губы, забросил мешок на плечи и снова достал нож.
Пора за дело. Сейчас самое подходящее время. Он прошел через чертог. Длинная черная тень волочилась за ним, точно призрак, перекрывая красные отблески пламени на полу. Нож мягко поблескивал у него в руке.
Он принялся медленно подниматься по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула. Мальчик не сводил глаз с галереи.
Халли не спешил и не медлил. Он пересек небольшую площадку и направился дальше. Должно быть, именно так Свейн преследовал в чаще Коля Убийцу Родича или огромного вепря из Глубокого дола…
Поднявшись на галерею, он подошел к двери, куда, как он видел, днем входил Рагнар.
Он поколебался, прислушался… Во всем Доме не было слышно ни звука.
Никем не замеченный, он отворил дверь, вошел внутрь и быстро закрыл ее за собой.
Халли стоял в темноте, но где-то впереди ярко сиял одинокий источник света. Трудно было сказать, на каком он расстоянии, потому что огонек дрожал и расплывался у него в глазах, как живой, и Халли не мог смотреть на него прямо. Мальчик прикрыл глаза и принялся медленно считать про себя, заставляя глаза привыкнуть к свету и невольно морща нос: в комнате было душно и пахло болезнью.
Наконец он снова открыл глаза. Да, так лучше: свет приобрел отчетливые очертания. В центре его висел белый огонек, пляшущий на фитиле свечки; огонек распространял вокруг себя мягкий золотистый ореол, в центре очень яркий, по краям тускнеющий, еле касающийся поверхности тьмы. Освещенный круг был невелик. Он висел на неопределенном расстоянии, бесплотный и колеблющийся, точно отражение луны в зимнем озере.
В круге было лицо.
Халли невольно отшатнулся назад, к двери, чувствуя ползущий по спине холодок. Перед ним был жуткий призрак, вышедший прямиком из сказок Катлы, бесплотный ужас, светящаяся голова, парящая в воздухе…
Мальчик яростно встряхнулся. Не будь таким идиотом! Это же Олав! Это всего лишь человек. Больной человек, лежащий на подушке.
Глаза Олава были закрыты, рот полураскрыт, острый нос смотрел в потолок. Кожа у него сделалась полупрозрачной и туго обтягивала лицо: скулы, хрящи носа и подбородок так выпирали наружу, что казалось, будто они вот-вот прорвут кожу. Волоски бороды торчали, точно терновник вокруг валуна.
Халли изо всех сил прислушивался, но дыхания так и не услышал.
Он стоял в темноте у двери, глядя на лицо спящего. И не двигался с места.
Халли старательно вспоминал во всех подробностях тот момент в конюшне: падающее тело Бродира, взмах руки Олава, неумолимая решимость на этом самом лице в миг, когда нож вонзился в тело…
Халли зажмурился и протер глаза свободной рукой.
Он рассчитывал, что, увидев врага, ощутит гнев, прилив ярости, необходимый для осуществления мести. Чего он никак не ожидал, так это накатившего приступа тошноты. Колени у него дрожали; он чувствовал себя точно так же, как после смерти дяди: беспомощным, убитым, больным…
Нет, конечно, герою такое не к лицу! Мальчик тихо выдохнул, кляня себя за слабость.
Всего несколько шагов, один-единственный удар, и его путешествие будет окончено! Дядя будет отомщен, убийца — убит. Проще простого. Ему нужно было только сойти с места.
Неверной, тяжелой походкой лунатика Халли двинулся в сторону круга света. Огонек свечи отражался в лезвии длинного ножа. Нож внезапно сделался тяжелым и тянул руку вниз.
Халли миновал одежный ларь, раскрытый, с грудой тонкого белья внутри; стул с невысокой спинкой, украшенный замысловатыми узорами; столик с кубком, хлебом и мясом; потухший камин с кочергой, лежащей в углях…
И все. Он сам не заметил, как дошел до кровати.
Худое тело Олава Хаконссона вытянулось под толстым меховым одеялом, которое наполовину сползло на пол. Раскинутые руки лежали ладонями вверх, будто Олав молил о пощаде. Теперь Халли разглядел жилку, пульсирующую на тощей шее, и слабо вздымающуюся грудь под одеялом.
Одного удара будет достаточно. Куда бить, в грудь или в горло? Конечно, правильней было бы ударить в сердце, так же, как Олав убил Бродира. Но в горло проще… Губы у Халли пересохли, руки и ноги отчего-то сделались как ватные, перед глазами все плыло. На самом деле ему бы надо было поесть и отдохнуть хорошенько, прежде чем браться за дело. Может, стоит вернуться в чертог, подкрепиться, а потом уж…
Халли беззвучно зарычал в темноте. Хватит тянуть! Теперь или никогда! Другого такого случая больше не будет.
Халли перехватил нож так, чтобы острие смотрело вниз. Он взялся за рукоять обеими руками, подступил вплотную, склонился над кроватью, занес нож над обнаженным горлом.
Он сделал глубокий вдох, на миг замер…
Из ниоткуда к нему пришло воспоминание. Тогда, в ущелье, силуэт купца Бьерна, его занесенная рука, готовящаяся нанести удар… Ужас, который испытал тогда Халли в ожидании удара, совпал с тем ужасом, который он испытывал теперь, сам готовясь нанести точно такой же удар. Это был тот же самый ужас.
Руки у Халли затряслись, он едва не выронил нож. На глазах у него выступили слезы. Сдерживая желание всхлипнуть вслух, он отступил на шаг, опустил руки и, чувствуя себя ужасно несчастным, вытер лицо рукавом.
Когда он снова посмотрел на кровать, глаза у Олава Хаконссона были открыты и смотрели на него.
На плечи Халли навалилась страшная тяжесть; он застыл на месте, не в силах шевельнуться. У него было такое ощущение, как будто он вот-вот провалится на месте.
Он смотрел на человека, лежащего на постели, так, будто увидел перед собой тровва.
Губы Олава Хаконссона еле заметно шевельнулись. Он чуть слышным шепотом осведомился:
— Не выходит, а?
Язык у Халли присох к зубам. Ответить он не мог.
Шепот раздался снова:
— И почему же?
Халли молча потряс головой. Веки моргнули; желтоватые глаза сделались как у совы.
— Ну так? Говори!
Колоссальным усилием воли Халли выдавил:
— Не знаю. Не оттого, что я тебя мало ненавижу, это точно!
Из раскрытых губ вырвалось слабое, прерывистое шипение; видимо, больной смеялся.
— Да уж, конечно! Это-то ясно, иначе бы тебя здесь не было…
Шепот прервался, глаза закрылись.
— Скажи мне, что, ворота Дома заперты и двери в чертог закрыты на засов?
— Да.
— И все люди Дома Хакона внизу, в своих комнатах?
— Да.
— А за этой стенкой спит мой брат?
— Думаю, что да.
Глаза Олава остались закрыты; его бормотание сделалось почти что уважительным.
— И тем не менее, несмотря на все это, ты сумел-таки добраться до меня… точно злобный призрак, восставший из своего кургана. Ничего себе. Ты отважный и находчивый малый.
Халли ничего не ответил.
— У меня только один вопрос.
— И какой же?
— Кто ты такой, троввы тебя забери?
Халли изумленно отступил на шаг.
— Как? Ты меня не узнаешь?!
Глаза Олава Хаконссона уставились на Халли. В них блеснул тусклый огонек.
— А что, должен был узнать?
— Конечно!
— Ну, извини.