— Да… ему придётся зарабатывать этот опыт самому. Бедный глупыш! Мне его жаль… Принимаю.
— Сдаю, — ответил Мареев и стал читать последние записи в вахтенном журнале: — “19 декабря, 22 часа, с момента отправления снаряда — 1 сутки и 4 часа, число оборотов мотора 320, скорость хода по аппарату Стаксена — 14,5 метра в час, направление вертикальное, расстояние от поверхности земли по глубомеру Нефедьева 1468 метров…”
Малевская, переходя от одного прибора к другому, следила за правильностью записей, подтверждая каждую из них отрывистыми словами:
— Так… есть… так… 1479,5 метра, — поправила она последнюю запись Мареева. — Ты не учёл, Никита, время, которое ушло на маленькую драму в каюте, — прибавила она, улыбаясь.
— Совершенно верно, — согласился Мареев, исправляя запись. — 1479,5 метра… “Окружающая порода в стометровой зоне, доступной инфракрасному кино, — глинистые сланцы с прослойками угля, температура породы по пирометру Лемонье 49,3°, твёрдость породы 5,3, плотность породы 2,80”.
После записи показаний приборов Мареев прочёл:
— “На глубине 1452 метров инфракрасное кино показало на расстоянии 65 метров от снаряда в северо-восточном направлении контуры скелета большого животного, по-видимому панцирной рыбы, длиной около 3,5 метра”. Всё… Подписывай. А появление мальчугана запиши уже на своей вахте.
Потом, собираясь уходить, Мареев добавил:
— Я думаю, ты твердо помнишь, что вахта четырёхчасовая. Ты должна разбудить Михаила не позднее часа пятидесяти минут… Не увлекайся, как в прошлый раз, и не забывай расписания. Ну, спокойной вахты!
— Подожди минутку, Никита, — остановила Малевская Мареева, поставившего уже ногу на перекладину лестницы. — Как ты думаешь устроить мальчика?
Мареев пожал плечами.
— Надо бы, конечно, гамак ему повесить, но где? Ведь нет ни одного свободного сантиметра. Ума не приложу!
— Не только это, Никита… Гамак, я думаю, можно повесить над моим. Я уже прикинула, как это сделать. Но надо как-то занять его, включить в наш коллектив, поручить ему определённую работу. Нельзя его оставить бесцельно болтаться…
— Гм… конечно, ты, пожалуй, права, — задумчиво сказал Мареев, — но мне кажется, не следует торопиться с этим. Пусть осмотрится, освоится, привыкнет, а потом что-нибудь придумаем.
— Да, да, — согласилась Малевская, отвернув лицо, чтобы скрыть лукавую улыбку, — это будет самое правильное.
— Кстати, — вспомнил Мареев, — когда будешь составлять радиограмму на поверхность, сообщи Комитету о мальчике, укажи, что он здоров, упомяни и о “смене”, — Мареев усмехнулся, — которую он собирается подготовить нам… Вообще сделай эту часть сообщения как можно успокоительнее. Ну, всё?
— Всё, Никита! — открыто и весело улыбнулась Малевская. — Будет сделано!
Глава 7. ЗНАКОМСТВО ПОД ЗЕМЛЁЙ
Четвёртые сутки снаряд, уверенно и спокойно, вгрызается в толщу земной коры. Мареев не ожидал такого успеха. Монотонное гуденье моторов, равномерный шорох и скрежет под полом нижней камеры и за оболочкой снаряда звучат для него, как лучшая музыка в мире. Аппараты и приборы действуют идеально. Не случилось ни одной заминки, ни одной поломки, которых можно было ожидать даже при самых осторожных расчётах. Точное и остроумное проектирование, прекрасная работа заводов и фабрик, неустанное наблюдение и контроль Цейтлина, Андрея Ивановича, Малевской и десятков, сотен их помощников создали великолепную машину.
Жизнь и работа обитателей снаряда строго регламентированы. Каждый должен нести четырёхчасовую вахту, в течение которой он отвечает за работу всех механизмов и приборов снаряда. Вахтенный вёл журнал, в который записывал все показания приборов и инфракрасного кино, важнейшие события, происходившие в пути, составлял ежедневные краткие отчёты-радиограммы Комитету, в определённые часы передавая их на поверхность. После вахты, сменившись и приняв освежающий душ, каждый выполнял свою работу. Малевская — обработку и сводку киноснимков и анализы образцов породы, которые каждый час доставляет кран образцов в автоматически изготовленных им пакетах, с отметкой глубины залегания каждого из них и точного времени его подачи. Брусков, используя результаты анализов Малевской, вычерчивал графики влажности, температуры, плотности и других показателей продвижения снаряда. Мареев следил за работой минерализационного насоса, за барабанами шлангов, обобщая результаты работы Малевской и Брускова.
Каждый, свободный от вахты и работы, располагал временем по своему усмотрению. Большим успехом пользовалась прекрасно подобранная Андреем Ивановичем библиотека: здесь были представлены классики марксизма, лучшие произведения мировой литературы, а также основные работы по различным отраслям науки и техники. Преобладали книги по геологии, геофизике, геохимии, петрографии, минералогии, палеонтологии, электротехнике, физике, химии. Беседы о прочитанном часто переходили в живые дискуссии, особенно когда затрагивались вопросы о новейших открытиях и будущем развитии науки и техники.
Иногда Малевская открывала миниатюрное пианино, и тогда музыка наполняла помещение снаряда. Её репертуар был разнообразен: от весёлых песенок до элегий Чайковского и сонат Бетховена. Чаще же всего путешественники включали радио и экран телевизора, и тогда совершенно забывалось расстояние, отделявшее их от поверхности земли.
Разговаривая по радиотелефону с родными, друзьями и знакомыми, они при помощи телевизора могли видеть друг друга на экране. Малевская часто советовалась с лучшими учёными Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова по вопросам, возникавшим по ходу её геологических и химических работ.
Володя внёс новую струю в их жизнь. Его подвижная фигурка уже на второй день после появления в снаряде носилась по всем этажам. Он жадно присматривался ко всему новому, необычному, поразительному, в изобилии окружавшему его в этом маленьком мире, с которым он опускался теперь в таинственные глубины земли. Его восторженные симпатии разделились между Малевской, которую он обожал, и Брусковым, с которым без хохота и визга минуты нельзя было провести. На долю Мареева у него осталось безграничное, хотя немного опасливое восхищение.
Володя нежился в “предутренней” дрёме, когда услышал громкий голос Мареева. Ещё сквозь сон Володя почувствовал, что его ноги странным образом опускаются вниз, а голова упорно съезжает с подушки. Наконец он проснулся и выглянул из гамака. Гамак висел между лестницей и стеной; рядом был полог над гамаком Малевской. Но наверху глаза Володи увидели что-то совершенно необыкновенное. Лестница, ранее почти вертикальная, делалась всё более и более отлогой, медленно опускаясь Володе на голову. Нижний конец лестницы, тихо поскрипывая, двигался на роликах по полу в противоположном направлении. Ещё немного, и гамак вместе с Володей прижмётся к лестнице. Володя испуганно вскрикнул и стремительно вывалился из гамака.
В то же мгновение послышался возглас Малевской:
— Товарищи! Мы про Володю забыли!
Володя стоял на полу каюты в одной рубашке и растерянно оглядывался.
— Нина Алексеевна, что случилось?
Присутствие Малевской возвращало ему спокойствие, но он никак не мог отделаться от первого испуга.
— Ничего, Володя, — говорила Малевская, — ничего особенного не случилось. Мы испытываем снаряд на гибкость и забыли тебя об этом предупредить… Одевайся поскорее!
Всё одевание Володи состояло в том, чтобы натянуть трусы и надеть туфли на ноги.
— Как это — на гибкость? Расскажите, пожалуйста!
В глазах Володи загорелось любопытство.
— Мы производим пробу: сможет ли наш снаряд, описав дугу, обойти какое-нибудь препятствие? Для этого он должен переменить направление своего движения с вертикального на наклонное. Ведь наш снаряд состоит из отдельных огромных и широких колец, которые называются секциями. Они вставлены краями одно в другое и все вместе могут немного изгибаться. Ну, как брюшко насекомых, тоже покрытое отдельными хитиновыми кольцами.