Моего сигнала бедствия дежурные корабли поддержки не получали, они на другой частоте, и мой сигнал они не услышат.
Они не придут спасти меня. Никто не придет спасти меня.
Готов ли я к смерти?
Нет, не так.
Готов ли я умереть в тесном бронированном ящике с мягкой внутренней обшивкой, как в палате для умалишенных.
В ящике, где извернуться так, чтобы поднести руку к лицу, это уже подвиг?
Готов ли я к медленной смерти от удушья, к видению тоннеля, наполненного чистым белым светом, когда мой мозг начнет галлюцинировать от недостатка кислорода?
Боже, о боже, нет, я не готов. Пусть этого не будет, пусть этого не случиться. Пусть меня спасут. У меня контракт. Мы заключили соглашение, пускай они заберут все деньги, которые дали мне, обратно, но пусть они найдут меня и спасут. Я хочу, чтобы меня спасли – потому что я не готов. Мой, теперь уже будем называть вещи своими именами, гроб снова немного разворачивает, и я могу насладиться ледяным великолепием – видом внешнего круга колец Сатурна.
Вчера на первой стадии переговоров – торжественном приеме – один из гостей заговорил со мной. Молодой человек – по-видимому кто-то из послушников ордена. Я был у бокового смотрового экрана, на втором ярусе, как можно дальше от остальных присутствующих на приеме. Он поднялся наверх, чтобы передать файл с документами кому-то из гостей, которые, так же как и я, наслаждались тишиной и безмятежностью второго яруса. Проходя мимо меня, он остановился, чтобы бросить взгляд в сторону смотрового экрана. Сатурн в окружении всех его колец был великолепен, и этот юноша говорил вроде бы с самим собой, но я стоял рядом, поэтому его слова были обращены и ко мне тоже. Он сказал что-то о «величии царственного венца на преисполненном скорби и гнева челе бога смерти». В этот момент я еле сдержался, чтобы не выплеснуть содержимое моего бокала ему в лицо. Если бы он решил, что я недостаточно пьян, чтобы не держать ответ за свои деяния, он вызвал бы меня на дуэль. Но все дело в том, что я не был пьян, от высказывания этого юноши меня чуть не стошнило. Сатурн был красив сам по себе, не было необходимости в его обожествлении, как это делали все эти новомодные язычники и романтики. Обожествляемый космос никогда не покорится человечеству. Я больше не контролирую свои воспоминания, ход своих мыслей. Я прихожу в ярость и начинаю быстро задыхаться. Злость заставляет меня чаще и глубже дышать. Я вдыхаю кислород быстрее, чем портативные фильтры успевают избавить маленькое пространство от углекислого газа, который я выдыхаю. Мне приходиться сосчитать до десяти в обратном порядке, чтобы успокоиться. Это слабо, но помогает. Я могу выпить немного воды, в обивку возле моей головы вшита маленькая трубочка, ведущая к резервуару с водой, намертво впаянному в корпус спасательной капсулы. Я могу оставить видео– или аудиосообщение для тех, кто найдет меня, если я сам не доживу до этого момента. По времени запись ограничена. Пять минут. Этого хватит, чтобы огласить свою последнюю волю, задыхаясь в здравом уме и твердой памяти, а еще передать прощальный привет родным и близким. Два глотка воды, чтобы успокоить нервы. Только для этого я не хочу пить – эта вода отдает химией, в ней наверняка намешана куча успокоительных препаратов, чтобы «спасенный» в последние мгновения жизни не начал метаться. Я подумываю над тем, чтобы оставить свое послание, но натыкаюсь на непреодолимое препятствие – я не знаю, кому бы мог его посвятить. Я прожил свою жизнь, словно не имея голоса вовсе. Я не задавался вопросами, никогда ни в чем не сомневался. Меня покупали для выполнения работы те, кто мог себе это позволить. И мне нечего оставить для тех, кто найдет мое тело, у меня нет ни родных, ни близких, ни друзей. На этой станции у меня даже своих вещей не было. Черный костюм-двойка взят напрокат в ателье. Может, попросить, чтобы его туда вернули? Нет, адрес ателье-проката пришит на внутренней стороне пиджака, белая бирка практически незаметна, мастера, работающие там, знают свое дело. Запас кислорода уменьшается. Я это чувствую. Инстинктивно я отсчитывал минуты, ждал, когда меня подберут. Я насчитал уже семь минут. Может, минутой больше, минутой меньше – не важно. Для меня каждая ушедшая минута, как образ моей жизни, которой у меня уже никогда не будет.
Если бы спасательная капсула открывалась изнутри, я без всякого страха шагнул бы вперед, покончив разом с сомнениями и страхом. Со всеми своими надеждами. Но магнитные запоры срабатывают автоматически и открываются только снаружи. Спасательные капсулы этого типа созданы именно для сохранения тела спасенного, которое планируется рано или поздно отыскать.