Сидя у своего рабочего компьютера, писатель Иволгин курил сигарету с закрытыми глазами, сосредотачивался и погружался в иной мир.
…В своей красной палатке в военном лагере на берегу галльской реки Публий Гракх не торопясь читал свиток с письмом своего тестя Септимия Красса. Сенатор, именитый отец его жены, праправнук великого полководца, подавившего во времена республики восстание рабов, сообщал своему зятю о том, что Литиция, его дочь, пребывает в добром здравии, как и дети, и все они молятся за отца и мужа богам. Политическая обстановка в Риме напряжённая, император Тиберий вернулся из своего добровольного пятилетнего заточения на Капри и раскрыл заговор Сеяна, префекта преторианской гвардии. Сенат вынес изменнику и его семье суровый приговор: все они были казнены. Красе написал, что сам лично голосовал за смертный приговор Сеяну и в момент голосования думал о своём зяте и о своей несчастной дочери, разлучённой с мужем. Освободилось почётное место главного гвардейца императора, и, улучив момент, когда Тиберий был в благостном настроении после терм, сенатор заговорил с ним о муже своей дочери. Поначалу император вроде согласился с предложенной Крассом кандидатурой на место префекта, но в последний момент отдал предпочтение какому-то выскочке Понтию Пилату. Сенатор не уверен, слышал ли Публий о нём раньше. Но всё-таки Красе почувствовал расположение Тиберия к себе и к своим родственникам: после завершения галльского похода и возвращения легиона Цезаря в Рим он назначает его, Публия Гракха, своим наместником в Иудее. Это великая честь и большой скачок по служебной лестнице. Не многим римлянам доводилось из легатов сразу оказаться в кресле прокуратора целой провинции. Конечно, в Иудее нет амфитеатров для гладиаторских игр, но Красе был уверен, что там найдётся масса других развлечений. В конце концов, амфитеатры можно построить, ведь всё в руках наместника императора. В письме тесть искренне поздравлял зятя с почётным назначением и желал ему боевых побед….
…Это письмо переполошило Аркадия. Как мог Тиберий так поступить? Ведь вся жизнь Публия Гракха была посвящена служению империи, и он должен был занять пост главного преторианца, чтобы в дальнейшем освободить Рим от тирана Гая Калигулы. Тиберий не имел права назначать Публия прокуратором Иудеи, ведь это законное место Понтия Пилата, об этом знает каждый! Но разве есть что-нибудь такое, чего не имел бы права сделать император Рима? Он распорядился по-своему, и Аркадий теперь не в силах был изменить судьбу Публия. А может быть, Тиберий ещё поменяет своё решение и предложит Гракху возглавить преторианцев, ведь есть еще время – до распятия Христа целых два года.
Писатель Иволгин увлечённо работал над романом. Он больше ничего не сочинял, он только описывал жизнь, что текла в виртуальном мире, который он ясно видел….
…Легион Цезаря продвигался вглубь Галльской провинции для воссоединения с другим римским легионом, движущимся из Аквитании. В двух переходах на северо-запад от них находилась хорошо укреплённая крепость мятежников. В задачу легиона входило взять её и предать суду смутьянов. Публию Гракху надоел этот бесконечный переход, не терпелось поскорее вступить в схватку с варварами, блеснуть доблестью во славу империи. Ещё утром легион вышел на широкую мощёную дорогу, построенную здесь лет сто назад во времена республики, являющую собой атрибут цивилизации в этой забытой богами глуши. Дорога петляла между холмами, между полями ржи и подсолнухов, пересекала по мостам узкие речки, и всё это под палящим летним солнцем. Когда же впереди показался лес, в котором скрылась дорога, по легиону пронёсся вздох облегчения. Всем хотелось побыстрее окунуться во влажную прохладу деревьев. Публий Гракх ехал впереди на своём белом не знавшем усталости боевом коне, и пурпурный плащ легата развивался позади него на лёгком горячем ветру. Рядом с ним восседал на рыжем жеребце командир первой когорты военный трибун Антоний Корд. Сзади офицеров пеший строй возглавлял аквилифер, облачённый в львиную шкуру, нёсший на вытянутых руках символ могущества легиона – аквил – серебряного орла на высоком древке. Пятитысячный строй солдат, облачённых в медные запылённые шлемы и стальные доспехи, с большими красными щитами в руках, растянулся так далеко, что впереди скачущим всадникам не было видно самых последних центурий. Пустив впереди себя конный македонский разъезд, первая когорта легиона вошла в лес. Гракх вдохнул полной грудью прохладный воздух, пахнущий хвоей и гнилыми листьями. Он напомнил ему запах парка вокруг его собственного большого дома рядом с базиликой Юлия в Риме, где он проводил незабываемые часы в прогулках и беседах со своей возлюбленной женой Литицией. От благостных воспоминаний его оторвала резкая боль в левой руке. Галльская стрела, пущенная откуда-то с деревьев, соскользнула с металлической пластины, защищавшей грудь лорики сегментаты, и прошила насквозь руку чуть ниже плеча. Рядом Антоний Корд уже поднял вверх меч, и центурионы один за другим выкрикивали команды своим солдатам. Раненого легата в считанные минуты окружили плотным кольцом всадники македонской аукзилии, а первая когорта, вошедшая в лес, рассредоточилась по обеим сторонам дороги. Командование принял на себя военный трибун, а легат, защищённый со всех сторон от стрел македонскими щитами, поскакал в сопровождении в конец колонны, где располагались повозки с лекарями…
– Проклятые варвары! – громко выкрикнул писатель Иволгин и откинулся на спинку кресла, свесив руки вдоль тела, – Сначала эта полоумная галльская бабёнка, посмевшая нанести легату оскорбление, зная, что пощады не будет, теперь горстка самоубийц, попрятавшихся по деревьям. Что за народ?! Эти дикари ещё не знают его, Публия Гракха, который растопчет всякого, кто встанет у него на пути!
Впереди предстояла осада галльской крепости, и ранение могло помешать командовать штурмом.
– Всё не так! Всё не так, чёрт возьми! Публия не должны были ранить. Стрела должна была поразить Антония Корда. Как такое могло случиться?
Аркадий хотел всё переправить в тексте и уже пододвинулся к компьютеру, но левая рука онемела, и резкая боль парализовала сознание.
– Этого ещё не хватало! И до меня добрались варвары!
Он глянул на свою руку и увидел на ней чуть ниже плеча бордовый круглый рубец размером с металлический рубль, дотрагиваться до которого было очень больно.
Три дня Иволгин не мог приступить к работе над романом – страшно ныла рука. Успокаивало то, что за это время военные лекари могли подлечить Публия Гракха, и боль у того должна утихнуть. Понимая причину своей странной болезни, писатель и сам лечил собственную руку так же, как и ожог на лице. Постепенно боль отступала. На четвёртый день Аркадий, собрав все силы и сконцентрировав воображение, сел за компьютер…
…На четвёртый день легат Публий Гракх принял легион под своё командование. Боль в руке была не такой уж острой, и он старался её не замечать. Недавний инцидент в лесу уже стёрся в памяти. Немногочисленный галльский отряд был быстро разбит, и тела пленённых варваров висели уже в том лесу на деревьях вдоль дороги. Легион приближался к крепости Аварик, и её высокие стены уже были видны на горизонте. Подойдя к ней на одну милю, солдаты приступили к строительству лагеря. За двое суток было возведено хорошо защищённое частоколом и рвом укрепление. За ним в строгом порядке размещались палатки воинов, командиров, лазарет и кухни. Весь следующий день был посвящён приготовлениям к штурму: собирались онагры – огромные, тяжёлые катапульты, большие стационарные луки для метания стрел с зажигательной смесью, собирались детали осадных сооружений. К концу этого же дня подошёл второй римский легион из Аквитании. На общем военном совете была выработана совместная тактика взятия города. В течение следующего дня Аварик был окружен плотным кольцом десятитысячного войска. Была выбрана наиболее уязвимая стена, и напротив неё установили около пятидесяти катапульт. Солдаты под руководством плотников довольно быстро возвели осадные башни, по высоте превышающие крепостные стены, на расстоянии в треть мили от них. Когда всё было готово, Публий Гракх отдал приказ к началу штурма. Осадные башни на огромных колёсах покатились к крепостным стенам. Катапульты начали метать огромные камни, которые должны были разбить каменную кладку и проделать в ней брешь. Длинные стрелы с укреплёнными на них горшками с зажигательной смесью посыпались на крыши галльских домов. Когда осадные башни подкатились под самые крепостные стены, солдаты когорт, выстроившись штурмовыми отрядами – черепахами, защищёнными со всех сторон щитами, под градом стрел противника направились к ним. Тактика осады была хорошо отработана, и ни стрелы оборонявшихся, ни расплавленная смола, выливавшаяся со стен, ни камни, брошенные сверху, не могли причинить значительного урона римской армии. Легион Цезаря штурмовал Аварик со стороны южных ворот, а Аквитанский легион осаждал крепость с севера. Публий Гракх наблюдал за боем со своего кресла, установленного сразу за рядами катапульт. Осада проходила нормально, и требовалось только время, чтобы Аварик пал. И он, конечно же, пал под самый вечер, когда римские солдаты прорвались в город одновременно в нескольких местах и через крепостные стены, и через бреши в них. Ощетинившись мечами, македонская конница уже неслась по узким улицам, сметая всё на своём пути. Зашло за горизонт красное солнце, закончился трудный день, и закончилось существование мятежного варварского Аварика, посмевшего бросить вызов могуществу Великого Рима. Публий Гракх стоял со свитой своих офицеров у храма на площади, и красные плащи римлян и перья на их шлемах казались ещё краснее в свете пожарищ. Начищенные до зеркального блеска доспехи разбрасывали во все стороны тысячи искр, которые сплетались в один хоровод с искрами пепелищ, поднимаемых ветром над покорённым городом. Римские солдаты подталкивали копьями и сгоняли на площадь уцелевших защитников. Их оставалось человек сто, и все они, окровавленные, чёрные от копоти, стояли понуро, бросая ненавидящие взгляды на своих врагов. Легат произнёс речь, подобающую в данном случае, объявив пленённым галлам, что все они приговариваются к смерти. Он хотел ещё что-то сказать, но дикое желание закурить остановило его…