Как и большинству людей Земли, эти проблемы были совершенно чужды Оа Рцелу и Арисоте, плавно опустившимся на цветочную поляну в пойме широкой реки под густо-синим небом Соноры.
– Слушай, Ари, это те самые растения, которыми интересовались Лэда Виль и биологи?
– Да. То-то меня сюда так тянуло! Лэда перед тем как улететь с базы на «Лоэнгрин» жалела, что не успеет понаблюдать за ними.
– Возьмем образцы или…
– Лучше установим здесь аппаратуру. Наши С ДФ уже близко.
– Хоть какое-то занятие в долгих перерывах между нашей основной работой. Мы здесь часто выступаем в роли лаборантов – не сидеть же без дела, – ответил Ирцельд, – а то почувствуешь себя каким-то… Иванушкой-дурачком.
– Кстати, Иванушка-дурачок, насколько я могу судить, – твой любимый сказочный персонаж, – поддразнил Арисота друга. – И должен возразить: это не хоть какое-то занятие. Здесь скоро понадобятся твои и мои способности. Нужно будет понаблюдать – по просьбе Лэды Виль и биологов, – за биополем этих цветов (приборы недостаточно чувствительны). Но, конечно, после того главного, ради чего мы здесь.
– Но это же почти невозможно! Биополя растений едва поддаются описанию: нет терминологии, даже для того, что нам удастся почувствовать – если вообще что-нибудь удастся.
– Да. Риг Виоль, наверное, не справился бы. Ведь он не очень вещий. Впрочем, все мы не очень вещие в сравнении с такими, как Цоль Вэг и Хонна Кминт.
– У Рига другие заботы. Он сейчас готовится к экспедиции на Плутон.
– На Плутон?! – брови Арисоты чуть приподнялись.
– Да. Что действительно странно для специалиста по структурной лингвистике. Но Бальдр упомянул об этом так, что было ясно: ему не хочется раскрывать деталей. И я не стал расспрашивать.
– А у нас сейчас, как, наверное, сказал бы твой Иванушка-дурачок…
– Такой же мой, как и твой. И заметь, он выходит победителем из любых передряг.
– Согласен. Итак, как сказал бы Иванушка-дурачок, не служба, а службишка. Выбрать хорошее место для будущей базы планетологов на тектоническом разломе. Как это говорит Риг Виоль полу-в-шутку, полу-всерьёз – такое место, чтобы там легко дышалось и пелось. Планетологи уже давно стремятся к этому разлому. Глубокая впадина, вроде Мёртвого моря, но там очень тонкая земная кора, – звездолётчик не придал значения кажущейся языковой неувязке: на Соноре не могло быть земной коры, – магма недалеко от поверхности, какие-то переменные магнитные аномалии… Цоль говорил, что это место вызывает у него неясные опасения.
Арисота закончил установку датчиков и, пройдясь колесом, плюхнулся в траву. Ирцельд любовался игрой красок в речной долине: ярко-оранжевый обрыв левого берега к пойме, диоптазовые луга, бирюзовая гладь воды.
– Думаешь, что× сказал бы Бхартрихари?
– Угу. Повторял его шлоку, где нанизаны слова, которые прочитываются и как названия растений, и как названия минералов, а в конце – «…и вся она казалась сделанной из драгоценных камней». – Ирцельд помолчал минуту. – Как мало таких планет! – с лёгкой, но не грустной улыбкой сказал он другу. – Можно ходить без скафандра. Босиком. Дышать без маски. Можно купаться в море. – Ирцельд улегся в траву.
– Только не забывай, – умерил его пыл Арисота, – здесь ничего нельзя есть. Никаких плодов, вообще ничего. Одна из аминокислот, из которых слагаются их белки, смертельно ядовита для нас. А всё равно здесь здорово!!
Лёгкий прохладный ветер колыхал травинки, сквозь их изумрудную и хризопразовую сеть были видны вдали жемчужные кучевые облака, едва заметно оттенённые розоватыми бликами от скал над свежим тектоническим разломом. Ярко-оранжевый крупный песок с золотыми блестками породы, напоминающей земной халькопирит, прорезывала хрустальная струйка воды, бегущей из родника в нескольких шагах от путешественников. Порыв ветра наклонил упругий стебель цветка, и его лепестки соприкоснулись с веками Ирцельда.
принялся он цитировать древнего поэта.
подхватил Арисота, —
– Слушай, Ирцельд, – вдруг перебил он сам себя, – твоё необычное имя…
– Оа?
– Да. Мы так давно знакомы, но… Это от предков на планете Эпсилон Тукана?
– Верно. Рцел – звучит скорее по-тормансиански. Так захотел Кими. Оа – на планете аметистовых морей звезды Эпсилон Тукана звучит совсем обычно. А я «окрестил» (как сказали бы в древности) праправнука Хонны Кминт, ставшего потом курсантом Линны, когда она вернулась попреподавать в Школу Звёздного Флота сразу после своей первой экспедиции. Дал ему русское имя «Игорь».
Арисота уже сидел на траве, скрестив ноги, и Ирцельд последовал его примеру.
– А ты помнишь свою реакцию, когда мы вдвоём обсуждали предстоящую вечеринку и я собирался привести к нам женщину-скульптора с планет Зелёной Звезды?
– Клох Вурл?
– Да. Клох Вурл. Ты тогда сказал мне: «Ой! А она не кусается?».
– Помню, – засмеялся Ирцельд. А Бальдр, когда ты всех с ней знакомил, сказал ей: «Ваше имя словно изваяно из камня».
– Так вот, у нас на планетах Зелёной Звезды, – продолжал колонист, – сочетание звуков «Клох Вурл» не вызывает никаких таких ассоциаций. Язык тот же, вроде бы и фонетика та же, но уже произошёл скрытый, латентный языковой сдвиг – несмотря на то, что мы, как правило, прилетаем учиться на Землю. Единство языка скоро станет проблемой для планет, населённых землянами.
– Мы вспоминали сейчас французского поэта, и ты вызвал в моей памяти одну лингвистическую историю, рассказанную Бальдру и мне нашим преподавателем русского языка. Как-то в одной радиопередаче в Древней России, в областном городе, кажется, в Нижнем Новгороде, объявляли па-де-де (такой танец) из классического балета. Французский язык, как ты помнишь, был вторым языком традиционной русской культуры (примерно как шумерский для аккадцев или греческий для римлян), точнее, одной из её двух ветвей – русская культура, по выражению Тэй Рама, раздвоилась за двести лет до Лжесоциализма. Диктор вписал слова «па-де-де» по-французски, но сделал сразу две иди три орфографических ошибки. Риг рассказывал про совпадения рукописных букв, долго пересказывать, в чём там было дело с этими совпадениями, но коллега диктора, почему-то сменивший его, воспринял рукописную вставку как бы по-русски и объявил по радио раздедёх из балета «Лебединое озеро».
– И что? – серьёзно спросил Арисота.
– Ты прекрасно знаешь русский язык. Но тебе не смешно. Мне тоже. А Риг Виоль хохотал до упаду. Такого слова нет – «раздедёх». Но псевдослово «раздедёх», как потом объяснял Риг, – а ведь он знает языки лучше любого из нас, – чисто подсознательно, чисто фоносемантически вызывает ассоциации, несовместимые с классическим балетом. И вот почему я это помню. Часто юмор древних текстов ускользает от нас. Легенда о Нале и Дамаянти, над которой заливаются слезами первокурсницы, по-моему, юмористическое произведение.
Арисота изумлённо уставился на друга. Потом сказал:
– Постой… А-а-а, там, где игральные кости превращаются в стаю лебедей?
9
Перевод И. Анненского: «Один из голубых и мягких вечеров… / Стебли колючие и нежный шёлк тропинки, / И свежесть ранняя на бархате ковров, / И ночи первые на волосах росинки». Перевод Б. Лившица: «В сапфире сумерек пойду я вдоль межи, / Ступая по траве подошвою босою. / Лицо исколют мне колосья спелой ржи, / И придорожный куст обдаст меня росою». Перевод В. Мякушевича: «Направлюсь вечером я прямо в синеву; / Колосья соблазнят мечтателя щекоткой; / Коснётся ветер щек, и я примну траву, / Беспечно странствуя стремительной походкой». – А. Рембо (