Странными и дикими показались афинянам спартанские сисситии — общие обеды. От традиционной спартанской похлебки из бычьей крови их тошнило.
Им не нравилось, что всюду шныряли немытые, вороватые, вечно голодные подростки. Эти юные граждане Спарты сами добывали себе еду. Так что никогда нельзя было пообедать спокойно, того и гляди, что прямо из-под носа утащат у тебя обед…
У афинян, как и у всех народов Эллады, тоже были рабы. Но афиняне никогда не были к рабам так жестоки, как спартанцы. Здесь рабам запрещалось все: устраивать какие-либо игры, петь, танцевать… Это могли делать только свободные люди. Раб у них — до конца раб. Иногда спартанцы, напоив рабов не смешанным с водой вином, приводили их пьяных на свои общие трапезы и тут издевались и потешались над ними. Это они делали для воспитания молодежи. Пусть посмотрят молодые спартанцы, как отвратителен пьяный человек.
Афиняне не принимали участия в этой потехе: они считали, что это грубо и недостойно свободного гражданина. А криптии — убийство раба тайком — и вовсе внушали им отвращение.
Спартанцы скоро почувствовали, что их порядки не очень-то нравятся афинянам, и насторожились.
— Да полно, друзья ли они нам?
— Они могут дурно влиять на молодежь.
— Их присутствие здесь опасно. Они не уважают законов Ликурга.
Цари и старейшины Спарты железной рукой оберегали законы Ликурга. Эти законы надежно поддерживали военное могущество Спарты. И постоянно напоминали о том изречении, которое дала Пифия Ликургу: «Спарта будет на вершине славы до тех пор, пока будет хранить законы Ликурга».
И ведь недаром Ликург запретил спартанцам выезжать в другие страны. Он боялся, что они привезут оттуда чужие нравы, чужие вкусы, чужие обычаи. Это так. Но разве не говорил он, что вместе с чужестранцами, приезжающими в Спарту, всегда появляются «новые речи, а они рождают новые чувства и желания, которые могут противоречить существующим в государстве порядкам, как противоречат фальшивые звуки хорошо слаженной песне». И спартанцы решили: «Отослать афинян обратно».
Это решение поразило и оскорбило афинян. Они тотчас собрались и покинули спартанскую территорию.
В Афинах были возмущены, когда Кимон с войском явился обратно:
— Спарта вероломна сама, поэтому не доверяет и другим. С этими людьми нельзя заключать никакого союза!
И оскорбленные афиняне вскоре заключили союз с Аргосом, давним врагом Спарты.
А мессенцы ютились на Итоме. И не могли решить, что же им делать дальше? Воевать со Спартой у них нет сил. Снова покориться Спарте — об этом они не хотели и слышать. Выход один — уйти из Мессении, как ушли мессенцы при Аристодеме, как ушли мессенцы при Аристомене… Уйти — но куда? И выпустят ли спартанцы без боя?
В Спарте тоже не знали, что делать с мессенцами. Воевать с ними — опять тяжелые бои. А самое главное, мессенцы, моля о защите, припали к алтарю Зевса-Итомата, храм которого стоит у них на горе. Убивать их у алтаря бога опасно. Если Посейдон дотла разрушил Спарту, то что сделает с ними Зевс?!
Спартанские старейшины посоветовались и решили:
— Пусть уйдут из Пелопоннеса, пусть уйдут добровольно, без боя.
Мессенцы получили это решение и стали собираться в путь. И этому поколению приходилось покидать родину. Но куда идти?
В это время к ним прислали своих вестников афиняне:
— Приходите и селитесь в городе Навпакте.
Этот город находился в западной Локриде, недалеко от моря, у отрогов Парнасского хребта.
Афиняне только что отняли Навпакт у локров, и теперь им было выгодно поселить в этом городе народ, им дружественный.
И вот еще одно поколение мессенцев, проклиная Спарту, со слезами покинуло родину.
Не очень радостной была страна, куда пришлось переселиться последним мессенцам.
Скалистый хребет Парнаса далеко раскинул здесь свои отроги. Малоплодородная земля. Плохая, с дурным запахом вода. Особенно зловонный ручей пробивался из-под холма Тафиас. Говорили, что под этим холмом похоронены кентавры и поэтому оттуда течет такая гнилая вода. И наименование народа, который жил здесь — локры озольские, — произошло от этого свойства волы: пахнуть.
Мессенцы были признательны Афинам. Хоть и небогат край, где пришлось поселиться, но все-таки приют, пристанище.
Однако мессенцев тревожило сознание, что они, сильный и отважный народ, живут в подаренном им Навпакте как бы из милости и ничем не могут отблагодарить Афины. Это не давало им покоя, их гордость страдала.
Постепенно обжившись и оглядевшись, мессенцы узнали, что недалеко от Навпакта, на реке Ахелой, стоит богатый город акарнанцев Эниады и что вокруг этого города лежат хорошие земли.
Эниадские акарнанцы были давними и постоянными врагами афинян.
И мессенцы решили: захватим Эниады!
Однако из этих замыслов ничего не вышло. Мессенцы захватили Эниады, но владели ими всего год — акарнанцы отбили свой город. И мессенцы, оставив под стенами Эниад убитыми триста человек, снова вернулись в Навпакт.
Приходилось как-то обживаться в этой неуютной стране. Надо сеять хлеб на клочках каменистой земли. Собирая скудный урожай, мессенцы снова и снова вспоминали свои плодородные поля в светлой Мессении.
Так жили мессенцы, расселившись по чужим странам, по чужим городам.
Но в чужих землях нет счастья.
Только неугасающая надежда на то, что они когда-нибудь обязательно вернутся в Мессению, помогала им жить.
Так прошло много лет.
И вот наконец наступило это долгожданное время, и надежды их исполнились. В судьбу мессенского народа вмешался благородный человек, знаменитый беотийский военачальник Эпаминонд.
Эпаминонд
Беотия находилась в самой сердцевине Греции. Когда-то беотийцы были союзниками Спарты. Но, как уже давно стало известно, на дружбу Спарты полагаться было нельзя. Беотийцы тоже убедились в этом.
Однажды спартанский военачальник Фебид проходил со своим войском через Беотию. Войны не было. Беотия дружила со Спартой. И вдруг Фебид неожиданно захватил беотийскую крепость Кадмею и подчинил Спарте главный город Беотии Фивы.
В Спарте сделали вид, что разгневаны на Фебида за самоволие. Фебида лишили звания полководца, наложили на него огромный штраф. Однако гарнизон в Кадмее оставили.
Много пришлось пострадать Беотии от спартанской тирании.
— Может быть, этот произвол кончится тогда, — с безнадежностью говорили фиванцы, — когда придет конец господству Спарты на земле и на море. Но разве это случится?
Однако это случилось. Их вожди, которые скрывались у афинян, проникли в Фивы и убили спартанских наместников.
Они подняли всю Беотию на борьбу со Спартой. Среди них был и Эпаминонд.
Все это произошло в одну ночь. Спартанский гарнизон покинул Фивы. А беотийцы тут же избрали своих беотархов — политических и военных руководителей союза беотийских государств.
Но спартанцы не все ушли из Беотии. Они засели во многих беотийских городах и не хотели их отдавать. То здесь, то там по стране вспыхивали бои со спартанцами. И все чаще и чаще побеждали беотийцы в борьбе со Спартой. Особенно громко прозвучала победа беотийского полководца Пелопида возле городка Тегиры. Пелопид с тремя сотнями воинов неожиданно встретил в горном ущелье крупный спартанский отряд. Кто-то из воинов, увидев впереди спартанцев, подбежал к Пелопиду.
— Мы наткнулись на неприятеля!
— Что ты! — спокойно ответил Пелопид. — Это неприятель наткнулся на нас!
И тут же приказал всадникам выдвинуться вперед и ударить по врагу.
Схватка была жестокой. В спартанском отряде было больше тысячи человек. Но фиванские гоплиты так тесно сомкнули ряды и так дружно ринулись на спартанцев, что те не устояли. Начальники их были убиты, вместе с ними погибло и остальное войско, которое бежало в паническом страхе.