Зашевелился туманный человек, протянул светящуюся руку. А на конце ее висит белый, словно в молоке, листок. Набросился я на этот листок, дрожу весь и читаю:
«Дорогой Василий, я жив-здоров. Со мной ничего худого не случилось. Оставляю на твое попечение мастерскую и лабораторию. Если через месяц не вернусь, - объявишь всем, что я исчез. Содержание этой записки сообщишь Аспинедову, когда он вернется из-за границы.
Твой Илья».
- Куда он скрылся, куда вы его увели? - спрашиваю я эту тень облачную.
А он мне в ответ:
- Он находится в подводном мире белых теней!
- Боже милостивый, что это я слышу?! И когда же он вернется, голубчик мой?
- Вернется, когда это будет необходимо.
- Да ты-то кто? Откуда и почему вошел сюда через окно? Дьявол ты, из ада присланный, что ли? - распалился я.
- Нет, старина, я - не дьявол, а простой человек. Настанет день - и ты увидишь меня таким, каким я бываю в жизни, и пожалеешь о том, что так бранил меня.
- Да кто же тебя проклял, что ты образ человеческий потерял? Кто ж в этом виноват?
- Виноваты порядки, при которых мы живем…
- Так, стало быть, и вы?!
- Стало быть - и мы, - начал он и не докончил.
- А Дерягиных-то давно знаете?
- Еще с того времени, когда они Сапатиными прозывались! - засмеялся человек-туман.
А я и глаза вытаращил. Выходит, что тень эта - не враг Илье?!
- Я еще мальчишкой отбывал ссылку в том же сибирском поселении, что и Григорий Кириллович Сапатин, - говорила тень. - Близко знаком с Ильей Григорьевичем. Мы почти каждую ночь работали вместе в этой его лаборатории…
- И вы каждую ночь пробирались сюда через окно третьего этажа? - удивился я.
- Ну да, но не обязательно через это, - засмеялся он.
- А которое же?
- А это уж не так важно, дядюшка Василий!
- А в спальне сегодня никого кроме вас не было?
- Нет, со мною были мои товарищи.
- Да ну?
- Да, да… Илье Григорьевичу хочется научиться способу принимать вид белой тени…
- Как! Значит и Илья Григорьевич будет превращаться в тень?!
- Конечно… И выпрыгивать в окно! - опять засмеялся человек-тень.
- Что же это за сила такая, а?
- А кто ее знает!
- Да ведь я - самый верный человек семьи Дерягиных…
- Знаю. Потому-то я и остался, чтобы успокоить тебя! - отвечает мне этот Бенарель невидимый.
- Дал бы ты мне убедиться в этой силе, а? - все допытываюсь я.
- Упрям же ты, старина!
- Покажи мне эту силу, - и тогда я поверю, что ты - Друг Илье Григорьевичу!
И вдруг тень вся словно покрылась длинными светлыми иглами. На плечах загорелся пучок света в виде зонта. Человек-тень мягко оторвался от пола и вылетел в окно.
После этого я уже не получал никаких вестей от Ильи Григорьевича».
Таково было окончание истории исчезновения Ильи Дерягина, рассказанной мне дядюшкой Василием.
Рассказывая посторонним о летающих тенях, Василий скрывал ряд обстоятельств, относящихся к истории отношений Ильи Дерягина с двумя представителями белых теней.
…Карета мчалась к Петропавловской крепости.
В моем рассказе Жабов, очевидно, не нашел ничего для себя интересного. Мне даже показалось, что все это было уже известно ему.
ИСТОРИЯ ПОДХОДИТ К КОНЦУ
По узкому мосту карета помчала нас к острову, на котором возвышается Петропавловская крепость. Массивные корпуса этой могилы для живых почти со всех сторон были окружены водой. В глухих сырых одиночках этой каменной темницы медленной смертью угасали сотни революционеров.
Безмолвие царило там, - тяжкое, убийственное безмолвие. Представьте себе новоприбывшего заключенного; когда железная дверь мрачной, затхлой тюремной камеры наглухо запирается за ним, когда бесшумно удаляются шаги тюремщиков и оставляют его в этом царстве полного безмолвия… В первые мгновения отголоски всех шумов мира живых еще отдаются в его ушах, в его взволнованном сердце. Но вот проходит время - и ощущение жизни, которое с детства тысячами нитей связывало заключенного с окружающим миром, позволяло ему чутко откликаться на все явления внешнего мира, постепенно глохнет, задушенное этим беспощадным безмолвием. И год за годом весь внешний мир и даже самое представление о нем угасает в этом страшном каменном мешке. Тогда над несчастным узником нависает угроза безумия.
Когда мы вошли в комендантскую, представители тюремной администрации вытянулись перед Жабовым. В этот момент я вновь поймал себя на том, что приглядываюсь к нему. Мне почудилась в нем какая-то ясно ощутимая перемена, словно бы передо мной был уже не тот, не прежний Жабов.