- Как вам будет угодно, господин Аспинедов. Я же обязан свято соблюдать все формальности, требуемые по службе. Если же вы не желаете этого, - воля ваша! - заключил он, мигая зеленоватыми глазами и кинув листок в ящик письменного стола.
После этой маленькой стычки Жабов поспешил перейти к основному вопросу.
- Скажите, господин Аспинедов, вы знакомы с этими «белыми тенями»?
- Лично? Не приходилось.
- Речь идет не о личном знакомстве. Вы, конечно, знаете что-либо о них?
- Знаю лишь постольку, поскольку о них пишут и говорят везде и всюду - как в России, так и за границей. Не больше.
- Встречался ли вам в научно-фантастической литературе образ героя-невидимки?
- Встречался.
- Скажите, пожалуйста, какая разница между невидимостью и способностью превращаться в тень?
Жабов старался выпытать мое мнение. Я же отнюдь не собирался открывать ему все, что сообщил мне покойный Богдан Аспинедов.
- Судя по тем отрывочным данным, которые появились в нашей и заграничной печати, - с научной точки зрения более близка к реальности возможность превращения в белую тень, нежели абсолютная невидимость, которая пока что является лишь плодом пылкого творческого воображения. Под влиянием постоянного излучения организм живого существа теряет цвет, пигментацию и приобретает своеобразную прозрачность. От этого - один шаг и к превращению в тень, чего никак нельзя сказать о невидимости.
- Господин Аспинедов, я просил бы вас изъясняться с предельной ясностью и понятностью. Этим вы окажете большую услугу следственным органам, - попросил Жабов.
- Постараюсь, - согласился я. - Вероятно, вам известно, что всякий прозрачный предмет может стать невидимым, если его поместить в среду, коэффициент преломления лучей которой совпадает с его коэффициентом. Например, если мы опустим в воду осколок стекла и постараемся придать ему такое положение, при котором коэффициент отражения при преломлении будет у него тождественным с тем же показателем у воды, то стекла не будет видно, оно, так сказать, станет невидимым… Общеизвестно, что все тела либо поглощают свет, либо отражают его, либо преломляют. Если же из этих трех условий нет налицо ни одного, - ясно, что тело не может быть видимо…
- Так, так…
- Следовательно, тело обладает видимостью, если оно сперва поглощает свет, а затем или отражает его, или рассеивает. Вот, например… - я оглянулся и показал рукой на небольшой бюст Николая Второго из голубоватого мрамора на столе у следователя. - Этот предмет видим потому, что он отображает определенную часть поглощаемых им лучей. Понятно, что если б он их не отображал совсем, то был бы невидим!
- Говорите лучше о живых людях, господин Аспинедов. Вещи - это же не живые люди! - кисло заметил один из профессоров-экспертов.
- Попросил бы вас, коллега, выражаться точнее, - отозвался я.
- Так ведь человек - это не прозрачное стекло, или не прозрачный предмет! - пояснил он свою мысль.
- Представьте себе, что именно человек прозрачнее всего! - возразил я, невольно вспомнив спор одного из героев Уэллса с каким-то доктором, имя которого я позабыл. - Не понимаю, о чем тут можно спорить, когда общеизвестно, что и нервы, и мышцы, и мускулы, одним словом, все в организме человека, кроме волос и красных кровяных шариков, состоит из прозрачной ткани… Но тем не менее, это состояние невидимости не так-то уж выгодно.
- Почему? - живо спросил Жабов.
- Да потому, что невидимый человек и сам не сможет видеть! - объяснил я.
- Господа! - обратился к своим консультантам Жабов. - Есть у вас возражения, или…
Эксперты безмолвствовали.
- Но почему же невидимый человек должен быть обязательно слепым? - вдруг взорвался один из них.
- Ах, почему? Охотно объясню вам! Если череп станет прозрачным, то идущие от внешнего мира зрительные впечатления и картины не смогут сохраняться на чувствительной сетчатке позади глаз. Проникающие из внешнего мира лучи пройдут насквозь, не преломляясь и не собираясь в одном фокусе. В этом случае показатели преломления света в глазу и в воздухе будут тождественны вследствие прозрачности. Теперь, я думаю, понятно?
- Вполне! - отозвался следователь, смерив пренебрежительным взглядом незадачливого ученого.
- Что же до белых теней, - продолжал я, - то эти же законы применимы и к ним. Однако здесь не может быть и речи о прозрачности. Белые тени не прозрачны, следовательно, они не могут быть и слепыми!
- Согласен с вами, господин Аспинедов, вы доказали это вполне убедительно! - выразил свое удовлетворение Жабов, но поспешил прибавить: - Однако в данном случае нас интересует скорее результат, или, говоря яснее, открытие.
- Об этом вопросе я сперва хотел бы выслушать авторитетное мнение моих уважаемых коллег, - со скрытой иронией заявил я.
- Ну нет, позвольте уж мне определять порядок следствия! - воскликнул Жабов и тотчас же смекнул, что допустил промах: слово «следствие» было употреблено им неосторожно, и могло бы меня насторожить.
- Следствие или деловое научное обсуждение, господин Жабов? - с явной насмешкой переспросил я.
- Вы знаете, привычная служебная терминология иногда срывается с языка совершенно не к месту, даже во время таких обсуждений, которые очень далеки от следственных допросов! - попытался сгладить он свой промах.
- В конечном счете это мне безразлично! - заметил я. - Ведь я же не могу сказать ничего больше того, что мне известно.
- Ну, конечно, разумеется! - торопливо согласился Жабов. - Но предположения могут нас довести путем логических заключений до истины… Ваши уважаемые коллеги, господин Аспинедов, придерживаются мнения, что превращение в тени достигается в результате применения обесцвечивающих препаратов, найденных в процессе длительной химической обработки. Метиловый эфир, салициловая кислота, а также ряд еще неизвестных нам бесцветных жидкостей, обладающих способностью сильного преломления всех лучей, дают этот желаемый результат. С помощью внутренних промываний и внешних обмываний человек приобретает способность превращаться в тень. Вот и все.
- Простите меня, но я обязан заявить, что эти туманные объяснения кажутся мне весьма далекими от истины. Ввод подобных препаратов в организм человека с целью добиться «невидимости» или «полуневидимости» может оказаться не только очень опасным, но и прямо смертельным. Если принять на веру существование подобных препаратов, то в этом случае можно говорить лишь о применении их к рыбам или лягушкам, в отношении которых дозволены всякие эксперименты. Говорить же о промываниях и обмываниях подобными препаратами в отношении людей - просто смешно!
Мои коллеги смущенно молчали.
- Ну это, может быть, зависит еще и от точки зрения… - пожелал вызволить своих консультантов из неловкого положения Жабов.
Для меня было уже совершенно ясно, что царская разведка не сумела напасть на верный след и блуждает в потемках. Мне же хотелось только выяснить - откуда появилась в Петербурге эта новая группа белых теней, и какие новые источники «космического кристалла» выявлены ею.
Ведь после падения удивительного Долубинского «метеора», о котором мне рассказал мой ссыльный родственник, ровно через десять лет упал опять-таки в Сибири, в районе Тунгуски, новый метеор - самый крупный метеор на зем-ном шаре. Но явлений, подобных тем, которые описывал Богдан Аспинедов, там не наблюдалось. Об этом стало известно всем. Было организовано несколько научно-исследовательских экспедиций, которые, однако, вернулись либо с полдороги, либо ни с чем.
После падения этого второго исполинского метеора прошло уже семь лет. Кто знает, что могло произойти там? Быть может, вновь был обнаружен тот «солнечный» или «космический кристалл»… Я колебался, не зная - стоит ли высказать мое подлинное мнение или же лучше пока промолчать. Могло ведь случиться, что эти «белые тени» нисколько не были сходны с теми, о которых рассказывал мой опекун.
- Господин Жабов, а вы не могли бы показать мне хотя бы одну белую тень? - решился я задать вопрос.