- Давид… дорогой брат!.. Неужели ты не узнаешь меня?! - придушенным голосом выговорил он.
- Лео… - еле слышно выговорил узник, раскрывая объятия.
- Марш вперед! - наконец, приказал Илья Дерягин, вновь входя в роль Жабова.
Мы покинули мрачную одиночку. «Белая тень» покорно выполняла приказы подложного Жабова.
Мы снова шли по тем же темным коридорам, никого теперь не встречая по пути. Тюремные служители торопливо прятались за углами, провожая нас лишь испуганными взглядами.
Мы беспрепятственно вышли из здания тюрьмы, свернули по двору к первым воротам. Карета нас ждала у вторых ворот. Узник вошел в карету. Я сел рядом с ним. Через несколько минут вернулся из комендантской Жабов-Дерягин. Распахнулись третьи ворота, и мы выскочили из тюремного ада. Мнимые жандармы уселись рядом с кучером.
Добравшись до оживленных улиц, черная тюремная карета помчалась с бешеной быстротой, сея страх и чувство омерзения вокруг себя.
В дороге наша белая тень, конечно, приняла человеческий облик.
Давиду Аденцу помогли раздеться и смазали тело особой мазью, немедленно же погасившей окутывавшее его фосфорическое сияние. Я увидел его в таком же виде, каким описывал своих товарищей по ссылке мой опекун. Давид Аденц был черен, как сажа, прямо неузнаваем…
После первой процедуры Аденца подвергли второй: его облили резко пахнувшей жидкостью, и через несколько минут устрашающая чернота кожи исчезла. Достав сверток с одеждой, Давида Аденца переодели. Теперь уже между мной и Ильей Дерягиным сидел молодой ученый - Давид Аденц. Мы спешили скрыться. И подпольная организация уже позаботилась о том, чтобы нам обеспечили надежное и верное убежище.
- Но все-таки, что же стало с Жабовым? - обращаясь к Дерягину, полюбопытствовал я.
- Он отдыхает в лечебнице для душевнобольных; вместе со своим кучером! - с улыбкой объяснил Дерягин.
- А как же дядюшка Василий? - озабоченно спросил я.
- Ну, его-то выпустят!
- Не думаю… - с сомнением заявил я.
- А я уверен в том, что его выпустят, для того чтобы напасть на наш след.
Внезапно мелькнувшая мысль встревожила меня:
- Но ведь они могут арестовать маму…
- Твоя мать, дорогой, уже несколько дней тому назад выехала в Рязань.
- Благодарю тебя, Илья! - с облегчением выговорил я, пожимая ему руку.
- Не стоит, дорогой, не стоит! - засмеялся он, дружески обнимая меня.
Улыбнулся и Давид Аденц.
- Да, кстати, ты, дружище, отлично декламируешь, - обратился к нему Дерягин. - Но как ты полагаешь, - если б царские чиновники слышали твое стихотворение, не могли бы они предположить, что «белые тени» ведут революционную пропаганду только на армянском языке?!
- А что ж, это было бы неплохо! - отозвался Аденц.
- Это почему же?
- На моем примере они в таком случае могли бы прийти к заключению, что лишь зная армянский язык, можно достичь мастерства перевоплощения в «белую тень». А это заставило бы их опасаться моего армянского языка!
Мы от души расхохотались. Приятно было видеть, что даже в одиночном заключении Давид Аденц не потерял своей жизнерадостности.
В эту же ночь нам удалось совершенно замести свои следы и исчезнуть.
И уже из нашего подполья мы следили за переполохом, который поднялся в недрах охранки.
Догадка Дерягина оказалась правильной. Через неделю дядюшку Василия выпустили из дома умалишенных. Его удалось спасти и от стаи шпиков. Но бедный старик был уже сломлен тяжелыми переживаниями и бесчеловечным обращением в последнюю неделю пребывания в доме умалишенных, отнявшими его последние силы. Через несколько месяцев он тихо скончался на квартире у одного из рабочих Путиловского завода. Лишь после его похорон удалось мне и Дерягину пробраться на кладбище, чтобы отдать ему последний долг. С нами были и мои друзья - братья Аденцы.
Политические события неотвратимо вели к революции. Мы с головой погрузились в кипучую партийную работу. Тайна открытого нами «космического кристалла» хранилась пока в стороне от вздымающегося вала революции, ожидая, пока взойдет мощно разгоравшаяся заря желанной свободы.
И вот она взошла - эта заря. Вспыхнула Великая Октябрьская социалистическая революция. Началось созидание нового мира.
Дерягин избрал делом всей своей жизни оборону родины, считая его единственно правильным жизненным путем для себя и до сего дня, как неусыпный страж, он бдительно стоит на своем посту.
После революции я с женой переехал в Москву. Немного позже братья Аденцы уехали в Армению. Мои и их изыскания в области свободно блуждающего «космического вещества» увенчались успехом; мы открыли ту энергию, которая сейчас известна под именем «астероидина». При советской власти нам удалось одержать победу, казавшуюся невозможной: сейчас нам известно не все, а только тот факт, что «солнечный кристалл» есть не что иное, как попавший к нам с чужой планеты сгусток трансуранового элемента, заставляющего фосфоресцировать живые организмы. Отдельные соединения этого элемента имеют большое практическое значение: ими покрыты, например, чудесные здания нашего города. Теперь нет необходимости кустарным способом «бальзамировать» людей, чтобы придавать им устрашающую внешность чародеев. У нас, как тебе известно, имеются несравненно более эффективные специальные костюмы-обмундирование для обслуживающего персонала «Октябри-да». Они называются «неоновыми панцирями» и снабжены специальными аппаратами, дающими возможность свободно погружаться в глубины океана и летать по воздуху, подобно реющим соколам.
- Темные силы все еще продолжают лихорадочно искать «небесный кристалл» в различных уголках земного шара, - продолжал свой рассказ Аспинедов. - Известный под именем Гомензофа агент организации заокеанской диверсионной группы «белых теней», который появился у нас с заданием - уничтожить созданный нашими руками чудесный город Октябрь, - это не кто иной, как бывший следователь царской охранки Жабов. Его прямой повелитель фон Фредерикс щупальцами своей разведки пытается добраться до нас, до наших людей, до замечательных творений их рук.
Николай Аспинедов умолк. На его лице заиграла странная улыбка. Елена не сводила глаз с отца, жизнь которого, как ей стало известно, изобиловала, оказывается, не только интересными, но также и очень опасными приключениями.
- Почему ты так улыбаешься, папа? - не вытерпела она.
- Улыбаюсь, дорогая, потому, что и сам не понимаю, каким образом умудрилась не сойти с ума твоя покойная мать, когда ты в трехлетнем возрасте чуть было не превратилась в своей кроватке в белую тень.
Елена побледнела.
- Я?.. В белую тень?! - с испугом воскликнула она.
- Ну да.
- Каким же образом?.. Что ты выдумываешь, папа!..
- Потерпи, милая, узнаешь как мы спасли тебя от грозившей опасности, - ласково успокоил ее Аспинедов. Пригладив свою седую гриву, он продолжал:
- Итак, слушай! В 1926 году, когда тебе исполнялось три года, бабушка твоя была еще жива; она очень любила тебя и с утра до вечера была занята только тобой. В ту пору мы еще жили в Ленинграде.
Мои ближайшие друзья Давид и Лео Аденцы приехали на научную сессию физиков из Армении. Давид привез с собою Абэка. Так как мать Абэка скончалась, то жена Лео Аденца, Сара Карповна, стала воспитательницей Абэка. Она-то и забрала его с собою в Ленинград. Абэку тогда исполнилось только шесть лет. Они пришли к нам на твои именины. На вечере присутствовали также другие наши давнишние товарищи и близкие знакомые. Не было среди них только Ильи Дерягина.
Вечер этот ознаменовался тем, что пришла к нам и жена покойного моего опекуна Богдана Аспинедова - престарелая Мария Терентьевна. Она, единственная из всех гостей, принесла тебе подходящий по возрасту подарок: это была прелестная куколка очень своеобразного вида. В ней особенно поражало нас то, что эта металлическая игрушка, необычайно легкая и прозрачная, порою словно бы меняла окраску - то розовела, то становилась лиловой или молочно-белой.