— Я, — опять вызвалась Дунаева. — Мне это с руки, снесу вроде от Украинского краевого комитета помощи. Я же член этого пустопорожнего комитета.
И вот Мария Ивановна в канцелярии. Ее не сразу принял начальник. Пришлось долго ждать, пока переступила порог его кабинета.
— Ваша фамилия?
— Дунаева.
— Громов ваш родственник?
— Нет! Но за него, как местного жителя, хлопочет Украинский краевой комитет помощи.
— Знаю. Только пользы от него не будет вам никакой, калека он.
— Подлечится, господин начальник.
На удостоверении с круглой печатью появилось спасительное слово: «Списать!»
Советский командир Григорьев под фамилией Громов выбрался наконец из-за колючей проволоки.
На Луцк опускался вечер. Превозмогая сильное головокружение, Григорьев, сгорбившийся, обросший, старался поскорее уйти подальше от этого страшного места. Сделав несколько шагов, не устоял перед искушением и оглянулся. Не оставляло недоверие к фашистам. Казалось, вот-вот его схватят и снова бросят в лагерь. Подгоняемый таким чувством, он заковылял быстрее. Вокруг не было никого. Далеко за городом в синей дымке одиноко виднелся силуэт замка Любарта. Стены его высоко вздымались в небо, а за ним лес, полная свобода...
Николай достал из левого карманчика испачканной рваной гимнастерки справку, развернул ее дрожащими руками и с благодарностью подумал о незнакомых, но самых родных теперь людях, неведомо почему спасших его от явной гибели.
На углу улицы, круто сбегавшей к излучине реки, к нему подошла Савельева. Николай ее узнал и в полутьме: это ж та самая, что дала ему в лагере мазь и .бинты. От неожиданности по-детски смутился: ведь он тогда все же послал ей вслед проклятие и обозвал фашистской шлюхой.
— Вы?.. Я даже не знаю, как вас зовут!
— Паша.
Савельева вплотную приблизилась к недавнему узнику:
— Поздравляю! И мои товарищи вас поздравляют! Идемте ко мне домой, надо обработать рану да и переодеться не мешает. Запомните твердо: теперь вы и для нас и для себя не Григорьев, а Громов, Громов Николай Григорьевич, — подчеркнула Паша.
Николай был так взволнован, что ничего не мог сказать, дышал тяжело, прерывисто... И вот он идет обессиленный, а рядом с ним неизвестный друг, которому, оказывается, не все равно, погибнет он или будет жить.
— Я уже не надеялся вырваться из этого ада. Не знаю, как вас благодарить!.. — шептал Николай пересохшими губами.
— Какая же нам нужна благодарность? Вы понравитесь, наберетесь сил и также похлопочете о своих боевых друзьях.
Дома, промыв и перевязав раненую ногу Громову, Паша пообещала завтра же устроить его в больницу.
— А теперь попьем чайку.
Мельком взглянув на своего подопечного, она заметила, как по его заросшему густой щетиной лицу, оставляя след, скатилась слеза. И это было самой дорогой платой за все ее хлопоты...
Первая удачная попытка освобождения военнопленного бесконечно обрадовала подпольщиков. Они стали действовать смелее. Через два дня помогли бежать целой группе пленных. На прощание Паша сказала одному из освобожденных, чтобы он обязательно нашел партизан и свел ее с ними...
В городе робко, но всо чаще стали поговаривать о таинственно появляющихся листовках, о том, что людей, освобожденных из лагеря, патриоты уводят в лес, для военнопленных собирают продукты питания, медикаменты.
Убедившись в том, что Паша Савельева надежный товарищ, Дунаева познакомила ее с руководителем подпольной группы Виктором Измайловым.
...Суровая выдалась на Волыни первая военная зима. Морозы причиняли много бед горожанам. В неотапливаемых квартирах люди жестоко страдали от холода. Голод стучался почти в каждый дом...
Но ни голод, ни холод, ни репрессии гитлеровцев не ослабляли боевого духа подпольщиков. Их дела уже жили в народе, обрели его моральную поддержку, сторонников.
Связные партизан устанавливали контакты с подпольными группами, передавали боевые задания, получали необходимую информацию, снабжали патриотов оружием, уводили людей в партизанские отряды.
Гестаповцам не удавалось напасть на след ни одной из групп подпольщиков, которые все больше наводняли горрд листовками, призывавшими население к беспощадной борьбе с оккупантами. Фашисты свирепствовали, бросали в тюрьмы невинных людей, расстреливали целыми семьями. Генерал-губернатор IIIоне на одном из секретных совещаний в Луцке потребовал от своих подчиненных выловить «возмутителей порядка» и применить к ним самые суровые меры наказания.
Стены Луцка запестрели грозными приказами, в которых предупреждалось, что за содействие и сочувствие «советским агентам» каждого ждет расстрел или виселица. Газеты украинских националистов также был» полны угроз.
В городе участились облавы, обыски, тысячи юношей и девушек угнали на фашистскую каторгу.
Много довелось пережить и Марии Ивановне Дунаевой. Ее пятнадцатилетний Игорь выглядел старше своих лет, у него уже чернели усики. Его схватили на улице и пытались отправить в Германию. Игоря обвинили в том, что он скрывает свой действительный возраст. А теперь, когда начались поголовные облавы, нависла новая угроза, и Мария Ивановна временно заперла сына в сарае. А когда узнала, что за мужем установлена слежка, разволновалась.
— Что же будем делать? — спросила Мария Ивановна мужа. — Ждать, пока тебя уведут? Твой провал — это и наш провал. Надо его избежать во что бы то ни стало!
— Как? — не находил ответа муж.
— Уходи в партизанский отряд. Кстати, забери с собой Игоря. Все равно угонят, идолы, на каторгу.
Возникло несколько вариантов побега, но по совету Савельевой разработали такой план побега, который бы не бросал и тени подозрений на Марию Ивановну.
И вот со двора гебитскомиссариата выехала подвода с отцом и сыном Дунаевыми. Проезжая мимо полицейских, Дунаев-отец откозырял им, как старый знакомый.
— Далеко?
— За сеном.
— Погоняй!
За городом Дунаев глубоко вдохнул чистый степной воздух.
— Кажись, сынок, пронесло, — порадовался он и тут же с грустью добавил: — Как там наша мамка без нас будет?..
В пяти километрах от Луцка Дунаевых встретил связной партизанского отряда и увел в лес...
Подвода в Луцк не вернулась. Утром «обеспокоенная» происшествием Мария Ивановна прибежала в ге-битскомиссариат.
— Куда вы дели моего мужа и сына? — надрывно заголосила она.
На крик вышел из кабинета Кульгоф. Он снял очки и впился маленькими белесыми, как у селедки, глазами в Дунаеву. Узнав причину ее волнений, заверил:
— Мы их найдем. Сейчас дам распоряжение начать поиски.
Прошел еще один день. Мария Ивановна не унималась:
— Верните мужа и сына, умоляю!..
Лишь на пятый день Кульгоф высказал предположение, что Дунаевы могли стать жертвой... партизан.
— Но будьте уверены, бандиты горько пожалеют о содеянном! — утешал он Дунаеву и даже выдал ей талон на бутылку постного масла.
Умело разыгранный эпизод с «пропажей» мужа и сына не давал повода гитлеровцам подозревать Марию Ивановну в неблагонадежности, и она еще активнее стала работать в подпольной организации,
МАРФА ИЛЬИНИЧНА
Строгий, подтянутый и сосредоточенный Медведев, заложив руки за спипу, молча ходил из конца в конец просторного шалаша, прозванного партизанами чумом.
Много времени прошло с тех пор, как партизанский отряд получил задание уничтожить палача Украины — гауляйтера Эриха Коха, но все попытки пока что не увенчались успехом.
«Этот зверь оказался столь же осторожным, как и свирепым, — размышлял Дмитрий Николаевич. — Он, видимо, почувствовал, что в Ровно за ним охотятся, и стал еще предусмотрительней. В этом городе расправиться с ним нелегко... А если правда, что он собирается съездить в Луцк? Может, встретить его там?.. Знать бы расположение главных фашистских учреждений Луцка, в которые он может наведаться...»
Медведев долго ходил молча. Наконец приказал ординарцу позвать партизанскую мать, как он называл Марфу Ильиничну Струтпнскую, семеро детей которой воевали в его отряде.