- Но твой сын не ведал о том, кто был его обидчиком? - с убийственной мягкостью в голосе продолжает судья, - и род Эстаннисов не подозревает о твоей мести?
- Нет, - пожимает плечами Кинти. Раскаянья в этом коротком отрицании нет ни на грош. - Впрочем, не поручусь за Эстаннисов. Может быть, кто-то из них догадался. Какая разница?
Мне нет нужды смотреть супруге в глаза. Даже если она лжет, то делает это в высшей степени убедительно, ради понятной и общей цели, и одной безумной храбрости этого поступка достаточно для того, чтобы встать на ее сторону. Если же она не лжет, то сначала я помогу ей отвоевать то, за что она сражается, и лишь потом примусь ужасаться.
- Милорды, - негромко говорю я, придерживая жену за плечо. - Даже кошка, защищающая котят, становится тигрицей, что же говорить о благородной леди, из-за чужой алчности едва не потерявшей своего сына?
Как угодно, я должен вытащить Лероя и всю семью из этого кошмара, раз ничего большего сделать не в силах.
- Мы учтем состояние душевной смуты, в котором пребывала ваша жена... если пребывала, - обещает голос. - И если леди Эйри сумеет рассказать о случившемся подробно и убедительно.
Кинти вскидывается, точно желая одним словом признать свою осознанную вину за содеянное, но я крепко сжимаю ее пальцы. Она начинает рассказывать, и картина случившегося той ночью в доме Табора разворачивается передо мной во всей своей жестокой полноте...
***
Гем-леди Кинти Эйри, окаменев на стуле, комкала в руках накидку сына. В хирургическом блоке не место родичам и цветам клана: только режущая глаз белизна. Легкий укол заставил ее скривиться и поднести палец к губам... и замереть, осознав, что за вещь напомнила ей о своем существовании.
Сплетенные в изысканно гармоничный узор ветви, украшенные пятилепестковыми цветками: цветущая слива, вечная красота и юность, изящная брошь - их с Иллуми подарок каждому из сыновей. Застежка расстегнулась, но длинная изогнутая игла, запутавшись в ткани, не дала украшению затеряться.
Мало кто знал, что эта брошь была не просто украшением. Кинти - знала.
Когда леди потребовала для себя одиночества, чтобы никто не был свидетелем ее слез, она не могла даже подозревать о том, насколько ей потребуется остаться одной. Тяжесть горя оставила ее лицо, сменившись пораженной гримаской медленного понимания, и тут же леди Эйри будто очнулась от тяжкого морока: споро высвободила брошь, оглянулась в поисках ненужных свидетелей, в несколько секунд подсоединила миниатюрное устройство к комму, нажала на нужный бутон в прихотливой цветочной вязи, и напряженно вгляделась в разворачивающееся на экране действо.
Могла ли она предполагать, что давний подарок сыну, сделанный более из желания украсить его расцветающую молодость не только символом весны, но и маленьким напоминанием о внимании родителей к его жизни, станет красноречивым свидетелем случившейся трагедии?
Изображение качалось и подрагивало: темнота, едва разбавленная светом фонарей; мелькнула отведенная рукой Лероя ветка. Кинти затаила дыхание. Лерой не торопился, насколько она могла судить по четкости мелких деталей изображения... пока умиротворяющее зрелище ночного сада не рванулось в сторону, превратившись в смесь полос и пятен, когда ее сын дернулся и рухнул наземь от внезапной страшной боли.
Смазанная картинка вновь дрогнула и обрела ясность: небо, бесстрастное над лежащим человеком. Вне фокуса изображения мелькнул украшенный лиловой и белой лентой рукав, и в одно крошечное благословенное мгновение камера запечатлела лицо - грубоватое, как у всех слуг, без особенных примет, но узнаваемое. Кинти остановила запись и смотрела на него, пока последняя мельчайшая деталь не запомнилась в точности, потом пустила запись снова.
Небо и облака, ловчими зверями бегущие за луной. Как посмел слуга дома Табор поднять руку на ее сына?
Следовало бы отправиться к полицейским, но Кинти чувствовала, что с гласным обвинением лучше подождать. Сражающийся в темноте похож на слепца; слепой она не была определенно, и не намеревалась становиться впредь.
После того, как запись окончилась, экран погас, а лицо леди Эйри вновь приобрело бесстрастность, приличную благородной скорби, комната опустела. Только смятая накидка осталась лежать на стуле, брошенная так, что, казалось, тянется рукавами к двери. Но броши на ней больше не было.
Обнаружить среди сонма слуг дома Табор того, чье лицо на секунду стало добычей микрокамеры, было так же нелегко, как найти дорогую жемчужину в дорожной пыли, но полицейские дознаватели, сами того не зная, оказали Кинти бесценную услугу, собрав всех слуг в одном зале. Леди Эйри пришлось выстоять в узкой нише галереи, кольцом опоясывающей зал, почти час, прежде чем ее сомнения были разрешены окончательно. Отступив в тень, она подозвала к себе верную служанку, бывшую ее тенью уже не первый десяток лет, и отдала четкий недвусмысленный приказ, ослушаться которого могла лишь та, кому расположение госпожи кажется пустым звуком. Слуг уже заканчивали допрашивать, и медлить было нельзя.
Кинти мало беспокоило, что именно наговорит ему прислужница - хватит нескольких секунд наедине да одного кубика средства... если ей повезет, и нужная ампула окажется в гнезде аптечки, которую миледи Эйри вынула из стандартного отсека и в данный момент перетряхивала, поминутно оглядываясь на дверь. Пропажу вряд ли обнаружат. Впрочем, действовала Кинти самыми кончиками пальцев, не желая, чтобы на стеклянных боках ампул остались ее отпечатки.
Видно, в противовес несчастью судьба подарила ей вторую удачу: среди отмеченных цветовыми кодами флаконов лежал один, при виде которого Кинти захотелось закричать от злой радости. Фаст-пента. Сами небеса помогали ей найти и покарать убийцу. Кажется, в доме Табора когда-то были неприятности с нечистыми на руку слугами, но ей сейчас было не до того, чтобы вспоминать намеки и сплетни: ампула чистейшей истины переливалась радужной меткой, шприц-пистолет лег в руку удобно и легко.
Следует отдать мерзавцу должное: он был осторожен, подманить его было нелегко, но и отказать в просьбе он не сумел. Когда благородная госпожа и гостья дома просит травяного чаю ради успокоения нервов, а ее служанка, ошеломленная несчастьем, не может выполнить этой просьбы...
Игла с шипением проткнула кожу, и лицо, еще секунду тому назад настороженное, обмякло чертами, а рот расплылся в улыбке, отчего Кинти передернуло. В крошечной комнате-кладовке пахло средствами для чистки, но не было камер.
- Ты служишь дому Табор? - спросила она, не тратя времени на предисловия. - Отвечай.
По лицу стоявшего перед нею слуги мелькнуло блаженное выражение туповатого ребенка, способного порадовать мать.
- Нет, миледи, - он даже покачал головой. - Я слуга дома Эстаннисов.
Кинти едва не прокусила себе губу, чтобы не вскрикнуть. Эстаннисы? Жадные твари...
- Ты носишь чужие цвета? - спросила она напрямую, памятуя о том, что оглушенный наркотиком правды рассудок воспринимает сказанное прямолинейно. - Давно?
- Только на этот вечер, миледи, - охотно ответил допрашиваемый. - Так приказал мой господин.
- Его имя? - в нетерпении переспросила леди Эйри.
- Риз Эстаннис, - подтвердил слуга очевидное. Он служит главе Дома, подумала Кинти, и это лишь усугубляет ситуацию. Начата ли сегодня новая клановая вражда, или за преступление ответит один человек?