- Да, я слышал, - усмехается Нару. - Эта новая мода с драками "на небесной тверди", а проще говоря, на весу меня немного раздражает. Признак старости, вероятно.
- Милорд кокетничает, - максимально невинным тоном замечаю я. Душу вызволяет из усталости мягким, доверительным теплом его ладони поверх моей, все еще вздрагивающей редкими толчками боли.
- Наглец, - смеется мой покровитель и серьезнеет далеко не сразу. - Но все же впору молиться о том, чтоб хотя бы в ближайшие месяцы прививка от длинноты языка, поставленная Бонэ твоими усилиями, сработала не только для него. Столица велика…
- Мои саи долго спали в хранилище, - мрачно сообщаю я. - Это повод стряхнуть с них пыль, но особенной радости я, признаться, не испытываю.
- Тебе плохо дается наука осторожности, - вздыхает Нару. - Остается надеяться лишь на то, что это свойство - не семейное достояние, и тебя убережет от беды либо привычка думать о последствиях своих порывов, либо удача, сопровождающая дерзких.
- ...Безумцев, - подсмеиваюсь я. - Вам ведь это слово первым пришло на ум? Право слово, милорд, одна дуэль за тридцать лет не говорит о воинственном инфантилизме.- Стирая улыбку. - Признаюсь, владеющее мною веселье имеет несколько нервный характер. Вы понимаете, почему.
- Барраярец, - кивает Нару. - Что он за существо? Он опасен, несомненно, одним своим существованием, но кто он такой?
- Дикарь, - испытывая совершеннейшую беспомощность перед этим фактом, кривлюсь в ответ. - Хотя… можно было бы ожидать худшего. Может быть, я переоценивал способности диких генотипов к адаптации, может быть - недооценивал его ум.
Нару доверительно наклоняется ко мне, блеснув седой патиной на рыжеватой сложной косе; гребни, до которых мой милорд большой охотник, скрепляют пряди, сплетенные в подобие хризантемы. Его любимый стиль - и мой, по наследству.
- Дело в том, что он оскорбляет твои чувства одним своим существованием, - интересуется, - или в конкретных поступках? Если первое - то, и вправду, лучше было бы позволить ему умереть.
- Нет, - изумляясь твердости собственных намерений, отвечаю. - Он… не настолько безнадежен, хотя ужасен, конечно. И, если не брать в расчет официальные обязательства, я совершенно не знаю, что с ним делать. Может статься, опасения совершить непоправимую ошибку и есть сама ошибка…
- Тревоги твоего дома начались с его появлением, - соглашается Нару. - Даже те, к которым он не имеет видимого отношения. Но если ты примешься, вольно или невольно, мстить камешку за камнепад, закончишь в лучшем случае разочарованием.
- Я знаю, - как всегда, не находя изъяна в рассуждениях мудрого и доброжелательного советника. - Но кому опять мешает моя семья? С какой стороны ждать удара? Клянусь вам, лорд Нару, я чувствую себя ощетинившимся волком... который не знает, откуда ждать охотников.
Тихие звуки, извлекаемые из струн невидимой рукой, успокаивают гнев, заполняют тишину, давая мне время отдышаться. Сколько раз за последние несколько дней я был чувствительно укушен тревожной злобой? Стоит ли удивляться дисгармонии, царящей в душе?
- О клановой вражде ты знаешь с тех пор, как впервые взял в руки церемониальный клинок, - степенно отвечает Нару. - И вряд ли она утихнет раньше, чем это же сделают твои внуки. Но я не слышал ничего, что бы свидетельствовало о чьих-то особых попытках. Твой брат проявил слабость к варвару, к тому же на него легла часть позора за наше общее поражение. Ты должен стойко и осмотрительно пережить эти времена. И ничья помощь не будет тебе лишней.
Я хотел бы верить. Но не слишком ли много потерь за последнее время? - Может быть, это и вправду роковое стечение обстоятельств... но еще одна такая случайность окончательно убедит меня в том, что кто-то объявил семье войну.
- Нет хуже, чем вслепую воевать с судьбой - все равно, что бросать упреки штормовому морю, - очередной метафорой отговаривается Нару. - Полагаешь, на неосмотрительный поступок твоего брата толкнул кто-то из недоброжелателей?
- Его смерть не кажется мне простым сложением несчастий.
- Ты считаешь, что барраярец причастен к ней? - Нару хмурится. - Это серьезно. Ты можешь получить этому доказательства?
- Пока что я пытаюсь выяснить, что же там произошло на самом деле, - честно отвечаю. - Информации мало, она спутана, лагерь ликвидирован, но это вопрос времени. В этой истории все не так, как кажется: от причин брака до обстоятельств смерти.
- Но ты допросил барраярца как полагается? - резонно интересуется Нару. - У тебя в руках свидетель, используй же его мудро.
- Я не успел сделать больше, чем было сделано до меня, - недовольно отмечаю. - Сначала думал, что его адаптация станет мне подспорьем, теперь его опасно допрашивать вообще, по состоянию здоровья. Но его уже допрашивали, и без особенного успеха, насколько мне известно.
- Допрашивали? - приподнимает бровь Нару. - Как любой пленник, твой нежеланный родич должен был пройти через процедуру допроса не раз и не два, и я не верю в его способность противостоять усилиям дознавателей.
- Может быть, до сих пор ему задавали не те вопросы, - потому и не смогли выяснить истины. Не бывает чудес, и один молодой человек не способен удержаться против процедуры, изобретенной для упрямцев и успешно применяемой на всех прочих. - Не так давно я познакомился с одним полезным в этом смысле человеком, или, точнее, он весьма целенаправленно познакомился со мной.
- Кто таков? - Нару подливает чая, предчувствуя долгий разговор. Пахнущий жимолостью пар дразнит ноздри, сухие сладкие печенья идеально дополняют горьковатый свежий вкус; сочетание, бодрящее разум.
- Центурий-капитан Торем, - отвечаю я. - Он неплох на первый взгляд, и, как и я, считает, что парень скрывает множество тайн.
- Неплох, хм, - размышляет Нару. - Я общался с несколькими достойными людьми из Блюстителей покоя, их можно было узнать сразу, не всматриваясь в грим. Профессиональная деформация; этот из их числа?
- Въедлив, - решаю я, - но вежлив. То, что общение с ним доставляет удовольствие - тоже деформация?
- Но полезная тебе, - успокаивает Нару, касаясь моей ладони. Покровитель - тот же врачеватель душ, он правит недостатки и взращивает достоинства. - Чем, кроме приязни, отозвалось ваше знакомство?
- Совпадениями, - отвечаю. - Выводов, в основном, - но, отчасти, и восприятия. Несмотря на то, что моего нового родича уже проверили вдоль и поперек, Торем ему не доверяет, как и я. И вправду: можно проверить то, что у него в документах или в вещах, но не в мыслях. Барраярец остается барраярцем, а это упрямый, скрытный и хитрый народ.
- Ты подозреваешь его даже сейчас, - замечает Нару, - по большому счету, беспомощного. Тому есть причины, кроме дикости его крови и пути, по которому он дошел до твоего дома?
То, до чего он довел мой дом, невольно думаю я. Может быть, это несправедливо, винить кого-то, не имея полных доказательств причастности к бедам, но и я не могу похвалиться святостью духа.
- Тому есть причины, - жестко говорю я, выпрямляясь во внезапно становящемся неудобном кресле. - Он едва не свернул мне шею в первый же день своего пребывания в доме, и этим «едва» я обязан слабости его намерения, и только. Не говоря уж о побеге. Торем полагает, будто это был превосходный способ огласить свое появление так, что его практически невозможно скрыть. Неопасное повреждение, не грозящее жизни, но совмещенное с большой кровопотерей... в газетах об этом не пишут, но кому захочется узнать - узнает. Но, по-моему, подозрение в симуляции увечий - это слишком: голова у барраярца на самом деле пробита, а позвоночник действительно травмирован.
С первого взгляда может показаться, будто барраярец лжет. Но в чем именно? Будет ли человек, страдающий от боли и желающий это показать, отплясывать в спортзале? Если он симулирует, то очень странным образом.