А в один проклятый вечер он сообщает, что среди обязанностей денщика есть еще одна. Что весь лагерь прекрасно знает, зачем полковнику молодые парни в услужении, и не питает иллюзий на мой счет. И что пора привести действительность в соответствие с моей репутацией, иначе... ультиматум о расстреле - смотри выше.
И я делаю еще шаг по скользкой дорожке выживания. Ведь война должна вот-вот закончиться, и обидно погибнуть на пороге нашей победы...
Бредовые мысли сплетаются в один липкий клубок, и в какой-то момент я совершенно уверен, что лихорадка - прямое следствие того, что гем Эйри запер меня в доме, а сам являться не желает. Отравитель чертов! Я возмущенно ору и бью кулаком по кровати, но никто не замечает моего бунта... или мне это только снится?
В комнате полутемно и, несмотря на то, что лицо у меня горит, постоянно холодно. Иголки, которыми меня то и дело колют, просто ледяные. Что еще ждать от этих инопланетных мутантов, которых явно выводили затем, чтобы они спали прямо на снегу? Хотя нет, это я сам спал на снегу, в горах, когда мы пережидали ночь в засаде, и снег был мягким и похрустывал, как свежее безе, а пуховой спальный мешок не давал замерзнуть, и звезды над головой были здоровенные, колючие, как осколки битого стекла, а когда одна из них снялась с места и поползла по небосводу, стало ясно, что это никакая не звезда, а чертов цетский спутник слежения...
Они следят за нами с небес. Так было всегда, и оказалось излишним оптимизмом надеяться, что они не отследят план побега, передаваемый шепотом от одного к другому в тесноте лагерного барака, над бессмысленным ежедневным уроком - мешками с разноцветным гравием, который надо было перебирать, светлые камни в одну сторону, темные в другую... Не знаю, чем заплатили за провал остальные. Стоит только пожелать, чтобы их ошибка не оказалась столь глупой или столь фатальной. Стискивая зубы, терпя, матерясь, глуша себя спиртом, когда мне его милостиво уделяют, я все равно поднимаю свой единственный стакан - за их удачу. Не может же всем не повезти так катастрофически, как мне самому.
ГЛАВА 9. Иллуми.
Если что-то катится, готовясь разбиться вдребезги, значит, опора была рассчитана неверно. В последнюю неделю катится, звеня и осыпаясь осколками событий, немалая часть привычной жизни, и причиной тому - запертый в дальнем крыле особняка la bete noire семейства Эйри.
Барраярец болеет так тяжело, будто сам воздух Цетаганды медленной отравой по капле проникает в его кровь. И сам травит меня. Размеренное существование, бывшее порою чуточку скучным, но уютным и предсказуемым, корчится в агонии. Переоборудование дома, косые взгляды слуг, волна сплетен в падком на сенсации столичном обществе, невозможность расслабиться в предчувствии новых проблем... Даже тело стало предавать, отзываясь на тяжесть мыслей резкой болью-мигренью.
Эрни, явившийся с докладом о состоянии пациента, сухо перечисляет многочисленные медицинские проблемы: барраярец и здесь не может не навредить себе и дому.
- Будьте добры, Эрни, избавьте меня от деталей, - прошу, потеряв нить изложения. Голова муторно ноет. - Он может умереть?
Во взгляде медика раздражение мешается с удивлением, словно я сморозил глупость, но уважение не позволяет ему это показать. - Все мы можем. Но его нынешнее состояние жизни не угрожает. Пока этот беспокойный юноша не преподнес новых сюрпризов, разумеется.
Неуверенность в будущем злит меня без меры. Если даже врачи, опытные и умелые, не способны справиться с этим созданием, как я смогу?
- С врачебной точки зрения курс послеоперационной реабилитации был идеально сбалансирован, - с нелогичной ноткой обиды на безумца объясняет Эрни. - Мы нашли тот уникальный вариант, в котором не было инфекций, аллергических реакций и иммунного отторжения. Однако неожиданные, э-э, деструктивные намерения пациента свели наш успех на нет. Нет, лорд Эйри, их нельзя было предсказать. В больнице он ни разу не делал попытки помешать лечению, а ведь мы внимательно за этим следили, поверьте.
- Дикарская хитрость, - кривлюсь я. Эрни ее не разгадал, но не на него же бросался Форберг, желая задушить голыми руками. - И как заставить его выжить?
- Обеспечить максимально стерильную среду и позволить организму выкарабкиваться самому, - следует тут же неоднократно продуманный ответ. - Возможно, потребуется еще одна операция... посмотрим. Вы рано его забрали из больницы, - с крошечной долей укоризны добавляет он.
А мне приходится напомнить себе о терпении, а собеседнику - о том, что выбор в той ситуации был небогат.
Что теперь? Монтировать изолятор в стенах родового особняка, ломая их ради дикаря? Эрни явно разделяет отвращение к этой идее. К тому же, я обязан учитывать интересы жены и сыновей. Немыслимо обречь благородных родом на сосуществование рядом с… этим. Надеюсь, сама хворь, сжигающая барраярца лихорадкой и бредом, не заразна для окружающих? Эту тревогу Эрни развеивает незамедлительно: иммунитет к ней есть даже у младенцев. Нормальных, разумеется.
Обсуждение приносит свои плоды: загородный дом подойдет как удаленное и тихое место, безопасное для содержания и удобное для медицинских процедур и установки стационарного бокса. Назначить туда персонал на круглосуточное дежурство? Любые расходы, лишь бы избавиться от нежеланного соседства. Пусть монтажная бригада приступает. А для барраярца - транспортировочный бокс и охрана, в дополнение к медикаментозному сну. Теперь его должны беречь, как зеницу ока. Не для того я успел вовремя в ту ночь, чтобы позволить моему новоиспеченному родичу умереть сейчас.
- Надеюсь, - говорит Эрни, - настанет время, и он вновь перейдет из моей епархии в вашу.
Неизбежное, но вызывающее тягостные опасения будущее. Приходится унимать тревогу успокоительными, оглушенно удивляясь искусственной четкости мыслей. Да, родню не убивают за слова, равно как и за недоказанные деяния. Лишь поэтому я сдержался тогда и могу быть спокоен теперь, до тех пор, пока медики курируют барраярца, а кровь успокоена транквилизатором. Передышка, чтобы собраться с силами, но никаких идей, как привести события к желаемому результату. Увы, могу ли я позволить себе некомпетентность? Мягкость себя не оправдала, а быть жестким я предпочитаю под присмотром специалиста. Центурий-капитана Торема.
Грим у Торема без изъяна, взгляд цепок, как сорная трава, улыбка приветлива ровно в меру, а повод для встречи таков, что ни малейшего удовольствия, вопреки собственным уверениям, я от этого визита не жду. Пользу - возможно.
Пару дней назад я сам, смирив гордость, обратился к нему с просьбой о помощи. Тот разговор вышел более чем напряженным. Дежурные любезности и похвалы чаю, дань хорошему воспитанию, слишком быстро сменились взаимным прощупыванием. Я подозревал, что все непонятности с барраярцем происходят из секретности, принятой в ведомстве Торема, но капитан не собирался посвящать меня в детали службы моего покойного младшего. Торем же был недоволен, что его карман еще не отягощал диск с обещанными мною логами переговоров Форберга по комму. Откровенные попытки выяснить, какую информацию скрывает собеседник и кто из двоих пытается ее получить, но не расплатиться, почти превратились в ссору, но все же наши претензии не перешли границу непоправимого. Острый момент разговора миновал, и дальше беседа о разделенной между моей семьей и Блюстителями ноше покатилась плавно.
Содействие в поисках сослуживцев безвременно почившего брата и доступе к военным архивам, включая досье моего дикого родича, стал моим выигрышем. Достойная благодарность клана за столь неоценимую услугу - достоянием Торема. Срок строгого траура по Хисоке истекал весной - белое покрывало снегов земля снимет позже, чем клан Эйри - белый траурный покров с семейной усыпальницы, - и к этой дате должны были получить полное воздаяние и враги, и друзья, имеющие касательство к этому скорбному делу.