- Это твое владение, - пожимаю плечами. - Просто хотел узнать, я тебе зачем-то понадобился? - Безмолвная пауза, вопросительно приподнятая бровь, и приходится объяснить: - Недавно ты утверждал, что необходимости в общении у нас нет. Случилось что-то или просто твое настроение снова поменялось?
- Ни то, ни другое. Но мне сказали, ты вообще ни с кем не разговариваешь. - Нахмурившись, в характерном телеграфном стиле, говорящем о явной неловкости, добавляет: - Я не навязываюсь. Так уйти?
Я то ли не склонен, то ли не привычен к милосердию. - Смотря какие меры ты предпримешь, если разговор тебе не понравится.
Из-под грима проступают некрасивые красные пятна.
- В настоящий момент я тебе действительно не опасен, - сообщает, заставив задаться вопросом о возможной продолжительности обрушившегося на меня благоволения. - Вряд ли ты поверишь сходу, но к сведению прими.
Хм, я устыдился. Отворачиваюсь, барабаня пальцами по скамейке. - Так о чем ты хочешь поговорить?
Усмешка. - Для затравки можем пообсуждать погоду и местные ландшафты.
Развожу руками. - У нас о погоде обычно говорят, когда разговаривать не о чем. Не станешь же ты притворяться, что и вправду рад меня видеть?
- Скорее удивлен. Я думал, что ты моментально уедешь, как только поднимешься на ноги. - Он предостерегающе поднимает ладонь. - Это не намек.
Еще бы, не намек. Раз цет доудивлялся до того, чтобы найти меня и высказать это вслух. - Я перестану тебя обременять максимум через неделю. Устроит?
Долгое молчание. Вздох, как будто перед прыжком в холодную воду или стаканом чего-то горького. Либо крепкого. - Права на просьбы я не имею, но... Эрик, сделай мне одолжение и отложи поездку. Если это не входит в противоречие с твоими планами.
Неловкое молчание воцаряется в беседке, предоставляя мне возможность быстро сообразить, что к чему. Как это цет язык не прикусил, обращаясь ко мне по имени и с просьбой! То ли его действительно припекла необходимость оставить меня в доме, то ли он мысли читает? То ли... Планы, ха. Я, кажется, разучился строить планы дальше, чем на сутки вперед. - Ты предпочитаешь, чтобы если - когда - мне сделается здесь невыносимо, меня держало бы уже мое собственное слово?
С искренней досадой бросает: - Как с тобой сложно! Я не хочу, чтобы ты оставил дом, уехав в никуда и с пустыми руками только потому, что обещал.
В чем-то он прав: я именно потому еще не уехал, что не знаю решения этой задачи. - Я больше не твой подопечный, верно? Если я захочу навредить себе таким сложным образом, тебе придется это стерпеть. Но пока что, - вздохнув, - я здесь.
- И согласен разговаривать? - осторожно.
Честно? Смертельный номер - разговор по душам с гем-лордом. - Если я хоть с кем-то не поговорю - я окончательно свихнусь. Но откровенничать именно с тобою? У тебя есть чудесная склонность злиться, когда что-то не по тебе.
- Мне сейчас не до злобы, - заявляет он. - Ни сил, ни права, и смысла в том немного.
Передергивает плечами.
- Странно, - замечает. - Ты, вопреки моим ожиданиям, не стараешься изо всех сил заставить меня почувствовать вину.
Непонимающе мотаю головой. - Ни капельки. Впрочем, избавлять тебя от вины - тоже. - Вот еще, думать сейчас о твоих чувствах - мне бы в своих разобраться. - А ты чувствуешь себя виноватым? Именно... сейчас? Почему? - "Что именно заставило тебя просить прощения месяц с лишним спустя после того, как ты начал меня ломать? Что именно включено в это неохотное 'извини' - попытка меня дрессировать, запрет на самоубийство, цетский контрразведчик, журналюги, оплеуха, арест, насильственное кормление? Или ты не за себя извиняешься?"
Разрисованное лицо неподвижно, но твердость ответа выдает цета с головой. Похоже, он не только представляет ход моих мыслей, но и разделяет его.
- Дело не в насилии самом по себе, - явно размышляя вслух, сообщает он. - Каким бы дефектным ни был мой братец... Но то, что ты не имел малейшего понятия о том, как изменится твой статус в браке, ничего не соображал, подписывая бумаги, и был обманут - это мерзко. Следовательно, я не имею права тобой владеть - это раз; ты можешь быть низшим, но не обязан пытаться соответствовать моим требованиям - два; и я не имею права тебя... дрессировать - три.
Цет отворачивается и произносит так тихо, что мне приходится напрягать слух.
- Твое непостижимое упорство я посчитал за непрошибаемое в своей глупости упрямство. Барраярцам более чем свойственна эта черта, и было легко ошибиться. Но ты-то всего лишь отстаивал законные права.
Я испытываю какое-то минутное облегчение. Гем-лорд Эйри, в котором внезапно проснулся гуманизм, - фарс и издевательство, но жутко педантичный Старший Эйри, чувствующий вину за нарушение процедуры, - это как-то в рамках здравого смысла. Успокаивает.
- Одного не понимаю, на черта он вообще женился? - произношу зло и горько. Хуже гадости мне гем-полковник сделать не мог бы, но... жениться ради того, чтобы испортить жизнь барраярцу? Варианты "поругался со Старшим и желал его огорошить мезальянсом" или "открещивался от другого брака" критики тоже не выдерживают, и озвучивать их смысла нет. - Честное слово, выкопал бы мерзавца, оживил, расспросил, набил морду и обратно бы в могилу загнал.
Хм, в прошлый раз за грубое слово в адрес своего драгоценного братца это он мне морду набил. Чего ожидать теперь?
Цет покусывает губу, будто колеблясь.
- За вычетом избиения, согласен, - произносит он, и касается моего плеча странным поддерживающим жестом.
А я ошеломлен настолько, что принимаю это прикосновение, даже не отпрянув. Равно как и приглашение выпить чаю. Похоже, бледно-желтый настой, который цеты предпочитают хорошему кофе, считается у них знаком примирения.
Гем-лорду хватает не только ума не протянуть мне руку, когда я, кряхтя, встаю, но и вежливости придержать тяжелую дверь особняка, пропуская вперед. Сделай он наоборот, и я бы оскорбленно фыркнул, что он чересчур надменен или приравнивает меня к женщине. Имеет смысл во избежание лишней ругани разобраться на досуге, что из принятых у одной стороны жестов вежливости другая воспримет как оскорбление или, напротив, уважение. Хотя до высшей логики, кто кого обязан пропускать в дверях, если там встретились император, юная леди, в которую он влюблен, и взвод СБшников, бегущий по тревоге, мне его все равно не выучить... Знаю я, кто тут и что пропустит. Возможность выпить чаю.
Приглашение звучит как "не соизволит ли один барраярский наглец посидеть за моим чайным столом?", и его явная ирония каким-то образом успокаивает. Спокойствие, от которого я не гневаюсь, а смеюсь сомнительной шутке, что, мол, если мне не под силу подняться по лестнице, меня могут и отнести на руках.
- ... но цепляться за шею я тебе не дам, - сообщает решительно, быстро припомнив, как я поймал его в захват на обманный прием с палкой. - А неплохо ты меня в тот раз подловил, до сих пор не верится. Я думал, барраярцы не хитрят.
- Это почему? - удивляюсь совершенно искренне. - А как я воевал, по-твоему? - Снова вопросительное хмыканье, и я поясняю коротко, как самоочевидное: - Полевая разведка. - А малоаппетитные подробности лучше не за чаем: как именно и кого мы там резали, и сколько скальпов на моем счету.
Принимаю чашечку слабо заваренной травы и скорее грею об нее ладони, чем пью, не находя пока в здешнем желто-зеленом чае особенного вкуса. Да и какой вкус в таком крохотном наперстке, не спиртное же... Впрочем, оно к лучшему. Количество теплой жидкости, которое я могу выпить из чистой вежливости, не слишком велико.
- Но ты с тех пор изменился, даже удивительно, - продолжает гем-лорд Эйри разговор, считая, вероятно, что этой фразой делает мне комплимент. - Я думал, вы, барраярцы, упрямее ослов.
Качаю головой, не споря об очевидных истинах. - У нас говорят "упрямей камня". Кстати, это похвала. Поэтому слово "изменился" вызывает у меня немедленное желание пересчитать свои руки-ноги, а потом и голову проверить, на месте ли. Нет, врачей для проверки звать не надо. У меня на них сейчас идеосинкразия.