- И еще какая, - констатирует как-то на удивление равнодушно. - Это цетагандийские методы лечения тебя не устраивают, или ты вообще не любишь показывать слабость?
Хмыкаю, но не обижаюсь. - А ты - любишь? А врагам?
- "Война - это путь обмана", уж ты-то должен понимать, - разводит руками. Надо же, признал мой военный опыт!
Пожимаю плечами. - Притворная слабость - одноразовый трюк, повторно не срабатывает. А один раз уже был, с тростью.
- Что ж, буду знать: когда ты, бледный и зеленый, едва на ногах держишься, то это истинная слабость, а не уловка с целью сломать мне шею.
Смеюсь, но на этот раз смешок выходит холодноват. - Какого черта ломать тебе шею, если ты вручил мне свою жизнь, и я просто могу приказать тебе пойти и утопиться в собственном пруду. Я правильно помню?
- Я еще помню, что кое-кто из присутствующих отверг тогда мою клятву и швырнул ее мне в лицо, - надменно цедит сквозь зубы и добавляет очень холодно: - Это оскорбление, кстати; так, на будущее.
А наш разговор все больше походит на фехтование. "Учти, я не настолько простодушен, чтобы наносить оскорбления неумышленно". Но фехтование учебное, когда острия рапир закрыты колпачками. "Желай я твоей смерти, давно бы воспользовался случаем".
Услышав это откровение, гем-лорд лишь пожимает плечами: - А это было мне очевидно с самого начала. Еще когда ты на меня напал. - В ответ на мое удивление, задумывается, наморщив лоб, и выдает: - Понял. Подсознательно. По запаху? Хотя с тобой, варваром, всегда было трудно что-либо различить.
- В каком смысле по запаху? - непритворно удивляюсь; мы же люди, а не хищные звери.
- Ты не против небольшой лекции об общепринятых у нас вещах? - Я киваю, и он, оставив чашку и подавшись вперед, продолжает наставительно: - Запах - то, по чему мы подсознательно оцениваем незнакомца. Не стану вдаваться в сложные для тебя подробности, но он, естественно, зависит от обмена веществ, а тот, в свою очередь, от генотипа. Люди опознают родственные комплекты генов по запаху и называют это внезапно вспыхнувшим доверием. Или наоборот.
Забавная теория, но неправдоподобная. - Я, например, решаю "свой - чужой", когда вижу. Я снайпер, - объясняю в ответ на вопросительно поднятую бровь, - доверять глазам мне необходимо, иначе куда я гожусь? Значит, по поведению. И скорее, чем родне, я доверюсь человеку, воспитанному в одних принципах со мною. Это благородство не в крови, оно в воздухе....
Продолжает фразу: - ...которым ты дышишь.
- "Мое слово - мое дыхание", ты об этом? - Нет, этого оборота цетагандиец не поймет. - Так говорит барраярский закон: "душа человека - в его дыхании, а значит, в его слове". Так что воздух - это в переносном смысле. Дух, а не дух и.
- Одно другому не обязательно противоречит, - улыбнувшись. - Входил когда-нибудь в комнату, где только что произошла сцена? Там пахнет обидой и прозвучавшими претензиями. Возможно, честь тоже имеет свой запах.
Фыркаю. - Тестостероном там пахнет. Самый мужской запах вызова, вот спорщики, как бараны, и сшибаются лбами. - Как мы с гем-лордом... Меня вдруг осеняет. У нас ведь не принято маскировать парфюмом здоровый запах человеческого тела? - Слушай! Ты потому на меня срывался, что я для тебя пахну чужаком, да еще и по-мужски агрессивным, что бы я ни делал и ни говорил?
Вздыхает, точно признаваясь в постыдном. - Умеешь ты вопросы задавать. Да. Не только поэтому, но да.
Никогда не воспринимал мужской одеколон, как разновидность брони, но если с его помощью можно избежать смертельных сцен... Неожиданно решаюсь, хотя и не без неловкости: - Ладно. Пока я здесь, дашь мне что-нибудь попроще из парфюмерной лавки? - Жасминовую воду, ага. Спешно добавляю: - Ничего не обещаю - я полный консерватор в отношении приличных для мужчины запахов, - но принюхаюсь.
Гем-лорд, кажется, приятно удивлен, но и озадачен одновременно. - Попытаюсь подобрать. Духи каждому подходят свои, имей в виду. Они должны сочетаться с естественным гормональным фоном человека и подчеркивать лучшие ноты его дыхания.
- Например, что у тебя? - любопытствую неожиданно.
- Спокойствие, хотя во мне его немного. Это вроде мундира - помогает держать себя в руках. А в тебе, предвосхищая твой вопрос, - силу, неудержимость и немного мягкости. Что-то дымное, может быть, с запахом влажной хвои... посмотрим, одним словом. Плюс мужская роза.
Машу рукой, без слов умоляя избавить меня от подробностей. М-да. Духи, надо же. Надеюсь, дальнейшее желание замаскироваться не заставит меня красить физиономию, посчитав гем-грим камуфляжной раскраской? Признаюсь, помявшись: - Не знаю я правил этой игры. А садиться играть, положившись только на везение и кураж...
Цет понимает метафору и чуть подначивает: - Я думал, ты азартен.
А ведь верно. Вздохнув: - Серьезные игры закончились - мне больше нечего ставить. Поэтому можно позволить себе легкомыслие. Неадекватное по моим собственным меркам. И я и сам не знаю, когда оно пройдет, - предупреждаю честно.
Что может знать стрелка компаса про верное направление, когда сам Северный полюс исчез?
ГЛАВА 11. Иллуми.
Чем дальше, тем больше я убеждаюсь в том, что разница восприятий, закономерное следствие разницы воспитаний, может быть по меньшей мере увлекательной. У моего нового родича находятся необычные эпитеты даже для обычного завтрака, беседовать с ним интересно, как разгадывать сложную головоломку.
- Праздник? - приходится переспросить.
Прелесть поздних просыпаний: солнечным светом залит дом, расслабленное удовольствие лености уступает предвкушению неторопливого завтрака и приятной прогулки, увы, пока не конной. У Эрика не настолько зажила спина, а я не настолько жестокосерден, чтобы хвастаться лошадьми перед тем, кто не в состоянии на них прокатиться. Но почему это утреннее благоденствие мой подопечный принял за празднество, я не могу понять никак.
- Кофе, - следует лаконичный ответ; барраярец тянется за поблескивающим боками кофейником, с явным наслаждением втягивает запах крепкозаваренной горячей горечи. - Первый раз, когда вижу рядом тебя и кофе.
- К сожалению, ты прав, - отзываюсь, перехватывая у него вожделенную утреннюю амброзию. - Мне нельзя пить его часто, нужно беречь рецепторы, так что львиная доля - твоя.
- Чтобы проснуться поскорей, - кивает он. - Сейчас у меня к черту сбит график. Кстати, когда твои изуверы со шприцами перестанут меня колоть, не знаешь?
Разумеется, я знаю. Медицинские отчеты ложатся на мой стол каждый день, свидетельствуя о быстром восстановлении, и остается лишь гадать, затронуло ли выздоровление только тело, или, вслед за ним, и дух.
- Еще неделю, - отвечаю, - ты хочешь остаться жить здесь или вернуться в город?
- Если там я буду меньше привязан к месту, - размышляет он вслух, - то, конечно, лучше в город.
Я думаю о том, что его храбрость неоспорима. Побывав на грани смерти, сейчас он восстановился настолько, что способен расстаться с безопасностью знакомого, искусственно спокойного убежища ради того, чтобы попытаться жить дальше. Проблема лишь в том, что контуры этой будущей жизни кажутся смутными даже мне, выросшему на Цетаганде и представляющему возможные варианты развития событий.
- Познакомишься с моей женой и сыновьями, - предлагаю я; это решение принято недавно, но осознанно. Ни поведением, ни видом новый родич больше не заслуживает изоляции, а стать своим невозможно, не рискнув сделать шага навстречу.
Как ни странно, Эрик поджимает губы и коротко выдыхает.
- Хорошо, что предупредил, - суховато замечает он. - Мне кажется, идея неудачная. Или этикет требует, чтобы вся родня была знакома лично? Все равно, не думаю, что их надо посвящать в подробности моего появления здесь.
- Тебя никто не может принудить, - стараясь не заставлять парня нервничать, успокаиваю я. И мне не стоит разочаровываться слишком сильно. Дух заживает медленней, чем стираются шрамы, и все придет в свой черед, а нервничает барраярец так, словно я намереваюсь представить его не клану, а императорскому двору.