К сожалению, все хорошее рано или поздно кончается. В своем увлечении я в первую секунду только удивляюсь простой, почти детской ошибке, которую он допускает; одну, потом другую, потом вовсе неловкий шаг назад, так что он чуть не подворачивает ногу... словно внезапно иссякла батарея. И я, наконец, догадываюсь среагировать, опустив клинок.
- Достаточно на сегодня, - констатирую. Парень в состоянии продержаться еще несколько минут, понукаемый упрямством, но кому нужны бессмысленные жертвы? Будет еще случай попробовать свои силы.
- Что, уже надоело? - с раздраженной обидой интересуется он, неловко переступая по гладкому полу. Опирается рукой на стену, и я первым замечаю, что пальцы у него подрагивают, как от предельной усталости. Не требуется слов, достаточно лишь подождать, пока до него самого дойдет, что он исчерпал свои, невеликие сейчас, силы.
Судя по упрямому и растерянному выражению лица, Эрик все прекрасно понимает, но лишь качает головой.
- Я не просил делать мне скидок.
- Завтра продолжим. А на сегодня хватит, - решительно сообщаю, ставя клинок в оружейную стойку, и лишь сказав, ловлю себя на интонациях совершенно отцовских - все, мол, в постель и спать пора. Они хороши в разговоре с моим младшим, Шинджи, но если это покровительственное отношение почувствует Эрик - я не поручусь за результат.
Разумеется, он чувствует, и мрачнеет на глазах - словно предчувствие грозы опустилось на лицо тенью. Клинок с резким стуком уходит обратно в стойку, а Эрик, угрюмо и явно не рассчитывая на положительный ответ, спрашивает, остался ли у меня интерес на завтра. - Тебе нужен партнер, - усмехаясь скептически и невесело, продолжает он, не дав мне возможности ответить, - равный по силам. Таких ляпов я лет с двенадцати не делал. Постановка корпуса ни к черту, кисть выворачивается - смех, и только.
- Это нормально, - констатирую, кивнув. - После такого перерыва и после болезни тебе необходимо восстановиться. Сколько ты не занимался?
Эрик задумывается, загибает пальцы.
- Пять... нет, шесть месяцев. Думаешь, за полгода можно потерять то, чему учился двадцать лет? Охо-хо, тогда на лошадь я просто сесть не рискну...
- Даже разлитую воду можно собрать, что уж говорить о навыках, - пожимаю я плечами со всей возможной небрежностью. Пусть поменьше нервничает парень, это только на пользу. - И скорость у тебя вполне приличная, не вижу повода для расстройства. А лошадь для начала возьмешь смирную, без норова.
Я не льщу и не обманываю ни словом, но, по-моему, Эрик в это не верит. Фыркает обиженно - не на меня, на себя.
- Если я и верхом ездить не в силах, значит, точно калека. Смирную, сказал тоже... А ножи ты мне к обеду будешь подавать затупленные, да?
Как это похоже на самое начало… отношений. Если они есть, эти отношения, и если родич воспринимает меня не только как официального надзирателя. Я-то испытываю интерес, в чем себе давно признался, а на его счет не могу быть уверен.
- И парадную рубашку с длинными рукавами за спиной. Мы это уже проходили, нет? - рассмеявшись, распахиваю дверь. Это уже традиция, пропускать его первым.
Медленно ступая, что после боя вполне естественно, Эрик вдруг произносит - тоже медленно, задумчиво, точно отвечая на незаданный вопрос:
- Мужчина должен в совершенстве делать три вещи. Ездить верхом, драться и заниматься любовью. Когда ты в чем-то дефектен, ощущение отвратительное.
Он пытается объясниться? Рассказать мне, каково ему сейчас? Боги-хранители, да он и вправду ест у меня с ладони… и я этому факту безмерно рад. Нет, мой интерес взаимен, сквозь меня парень не смотрит.
- Мужчина, - пряча радостное смущение под прописной истиной, - должен в совершенстве уметь думать. Все остальное дело наживное. Больше будешь тренироваться - раньше наберешь. Так что относительно завтрашней тренировки я не шутил.
Ну пойми меня, ты, упрямое создание. Не стыдно быть слабым передо мной, если ты слаб из-за меня.
Эрик, умывающийся у раковины, не отвечает, но щеки у него горят, словно только что с мороза. Холодная вода или стыд за слабость тому причиной, не поймешь - может, и просто резкая усталость, внезапно превращающая мышцы в обмякший кисель. Он даже полотенце на крючок с первого раза повесить не смог, уронил, чертыхнулся.
- Скажи, - вдруг произносит он, - ты по здешним меркам как владеешь клинком? Только честно.
Необходимость дать честный ответ на этот вопрос досадна, но что поделаешь. Врать в таких вопросах более чем грешно: глупо и опасно, все равно не скроешь.
- Это тройка с плюсом по пятибалльной шкале. Иногда - четверка. Словом, есть куда расти.
Как ни удивительно, смущается он, а не я.
- Я о другом, - поправляется. - Сколько народу из прочих гемов побьет тебя и скольких побьешь ты. А сколько вообще в руках только плазмотрон и держали.
Вопрос заставляет задуматься. Раньше я не пытался вести подобной статистики, традиционно ограничиваясь боями в зале со знакомыми мне партнерами: положение Старшего и приличествующая этому титулу выдержка позволяли мне не ввязываться в настоящие поединки без крайней необходимости. Воистину, Эрик перевернул мою жизнь самим своим появлением - иначе не объяснить дуэль с Бонэ...
- Видишь ли, - начинаю объяснение издалека, - у нас холодное оружие - это скорее ритуал, иногда - увлечение, но всерьез фехтуют немногие, в числе которых и я. Так что я не могу назвать тебе точное число. Мой учитель меня побьет, безусловно. Я, скорее всего, справлюсь с большинством известных фехтовальщиков столицы, примерно равных мне по возрасту и опыту. Остальное решает бой.
- То есть твои шансы выйти победителем из схватки со случайным противником из своего круга..? - задумывается Эрик, и тут же добавляет. - Не считая детей, стариков, больных и пьяных. Семьдесят-восемьдесят на сто?
Как цепко он ухватывает он суть. И как быстро переводит разговор от теоретических выкладок к практическим результатам.
- С тем типом - не помню фамилии, ну, который что-то такое про меня говорил, - ты дрался именно на мечах?
Воспоминание не делает мне чести и заставляет поморщиться.
- На саях. Ты их заметил, наверное. На стене, узкие парные кинжалы, с вилообразной рукояткой. Но это, повторюсь, ритуал. До мастера клинка младшему Бонэ далеко.
- А запись у тебя есть? - любопытствует Эрик неожиданно, но, неверно истолковав мою удивленную паузу, поправляется: - Или не мое дело?
Разумеется, парню интересно. Слишком мало вещей в его нынешней жизни сопряжено с жизнью прежней - и при этом не болезненным напоминанием, а просто увлечением. Наверняка фехтование - одно из них. И мне, чтобы преуспеть в благом деле адаптации барраярца к Цетаганде, необходимо не спешить и постоянно подкидывать ему крошечные намеки на схожесть наших миров.
- Есть, конечно. Идем.
Пока комм-пульт в моем кабинете сам выбирает заказанный диск из хранилища, я присаживаюсь прямо на подоконник с чашкой кофе в одной руке и пультом - в другой, а Эрик придвигает себе кресло.
- У вас вообще есть привычка записывать подобные вещи или этот случай чем-то отличился? - уточняет он.
- Привычка, - признаюсь честно. - Хотя я не очень понимаю ее смысла. В назидание потомкам, вероятно.
Или для развлечения родственников-барраярцев. Нажимаю на кнопку, запись начинает прокручиваться. Я смотрю не на изображение над видеопластиной - на Эрика. Он глядит, прищурясь, что-то хмыкает, пару раз просит поставить видео на паузу. Предложенных мною комментариев не потребовалось, опытному глазу и так все ясно, по крайней мере Эрик достаточно уверенно подытоживает, когда запись заканчивается:
- Понятно. Да, забавная у вас техника.
Это все комментарии? Я не успеваю еще перевести дыхания, как барраярец все же добавляет, отведя взгляд от финального стоп-кадра:
- Если я спрошу, что именно он тебе сказал, ты смолчишь?
- Тебе хочется слушать эту грязь? - невольно морщусь. Мало было парню проблем, так он решил себе еще добавить поводов для размышлений не лучшего характера? - Я не отказываю, просто...