Николай Александрович Щеголев
Победное отчаянье. Собрание сочинений
Редакционная коллегия серии:
Р. Бёрд (США),
Н. А. Богомолов (Россия),
И. Е. Будницкий (Россия),
Е. В. Витковский (Россия, председатель),
С. Г ардзонио (Италия),
Г. Г. Глинка (США),
Т. М. Горяева (Россия),
A. Гришин (США),
O. А. Лекманов (Россия),
B. П. Нечаев (Россия),
В. А. Резвый (Россия),
А. Л. Соболев (Россия),
P. Д. Тименчик (Израиль),
Л. М. Турчинский (Россия),
А. Б. Устинов (США),
Л. С. Флейшман (США)Издание подготовлено при поддержке гранта РГНФ 12-21-21001 а (м) «Русские и китайцы: межэтнические отношения на Дальнем Востоке в контексте политических процессов»
Составление А.А. Забияко и В.А. Резвого
Подготовка текста и примечания В.А. Резвого
Послесловие А.А. ЗабиякоСтихотворения
Харбин.1930-1935
Жажда свободы
Глаза глядят туда –
В далекие долины.
Слова готовы с уст
Сорваться навсегда.
Я пуст, как эта даль
За дымкой паутины,
И черен я, как туч
Текучая гряда.
Надвинулась весна.
Избитые мотивы
Подстерегают нас,
Как придорожный волк.
Зачем я – человек?
Души моей извивы
Пронизаны навек
Суровым словом: долг.
А даль – пестрей, пестрей, –
Пересыпает краски.
Озимая трава
На солнечном костре.
И хочется стереть
С лица печать опаски
И разом оборвать
Обязанностей сеть!
<1930>
Стансы
Радость… -
Я к ней не причастен.
Солнце. -
Я с ним не знаком.
Что для меня ваше счастье?
Что для меня ваш закон?
Вечно во власти решений,
Противоречий и ссор, -
Думаю стать совершенней,
Нежели был до сих пор.
То богатырь, то калека,
То филантроп, то Марат, -
Редко зову человека
Ласковым именем: брат.
Есть у меня «Меморандум», -
Книжка для памяти, – там
Я изнываю по Андам,
По поднебесным местам.
Дни надоели. Начать ли,
Кончить… не всё ли равно?
И, – повертев выключатель,
Падаешь спать, как бревно.
Всё обиходно. Косые
Спят на обоях лучи.
Разве лишь слово «Россия»
Мне необычно звучит.
<1930>
В кинематографе
Торчит экран, – живая книга.
Оркестру велено греметь.
Сижу. Всё спутано. Интрига
Плетет живую сеть.
Удар судьбы героя ранит.
Царят коварство и обман.
Вокруг меня и на экране -
Мистический туман.
И вдруг войдет, блестя глазами
Прозрачнейшими, – Конрад Вейдт,
Встряхнет льняными волосами
Под переливы флейт.
И знаю, – не пройдет минуты, -
Артист забьется в пустоте,
Как беспорядочная груда
Из нервов и костей.
И, вновь опомнившись, заплачет,
И вновь кого-то позовет…
Над головой его прозрачен
Экранный небосвод.
Колонны слов, круги, зигзаги
Безумно мечущихся лент.
На развивающемся флаге
Горят слова: «The end».
<1930>
За временем!
Устал с утра давиться
Идущей в такт со временем
Слепой передовицей
Газеты. Жизнь, – согрей меня!
Не прихоть! – Еле-еле
Теперь справляюсь с ленью я
К концу моей недели…
Мутит (перечисление):
От улиц, от традиций
Кивков, от «дам с собачками»,
Спешащих возвратиться
На мой закат запачканный…
Бывают люди сталью,
А жизнь – магнитом ласковым
Для них. Глядишь, пристали
Проворными булавками.
Бывают люди медью,
Как я. И нет проворства в них!
И – медлят, медлят, медлят,
Чтобы потом наверстывать.
Но в этот ад – в погоню
Вольют, как бы нечаянно,
Последнюю агонию,
Победное отчаянье!
<1930>
Память видит
Память видит зеленый альбом…
В нем когда-то, как ярый новатор,
Расчеркнулся я словом «любовь», –
Запятая, тире, «скучновато!»
И под этот больной экивок
(Жизнь тогда мне ничем не сияла,
Я тогда не ценил никого)
Подмахнул я инициалы, –
Н.А.Щ. – Миллионы минут
От обиды альбомовладельца
Провертелись. И вновь я в плену
Насылающих скуку метелиц.
И – за ветром, пример взяв с него,
В каждом жесте лелея решимость,
Я бегу по настилам снегов,
Как на лыжах, шагами большими.
Точно тянут меня на ремне,
Точно манят обилием денег…
Но во мне – никаких перемен,
Никаких – перерождений.
<1930>
Правдивость
Родимая, начало всех начал!
Когда слепила солнце саранча,
Когда она врывалась с треском в двери,
Когда от подозрительности я,
Теряясь в недомеках бытия,
Уж никому не ждал души доверить;
Когда разуверялся и когда,
Не спрашивая у людей, гадал