— Очень рад, что там, за рекой, сардар не пренебрег словами жалкого раба, что он милостиво отнесся к нему в Рустаке — и стал повелителем Кабула…
— Ты нам нравишься, каландар! Если захочешь перейти на службу к эмиру, не пожалеешь!
Недавний дервиш и купец обменялся взглядом с англичанином, но промолчал и поклонился в третий раз.
Церемония знакомств наконец завершилась, и в шатре остались Гриффин, капитан Коллинз, Мухаммад Сарвар, Абдуррахман-хан, его дядя Юсуф-хан — младший сын Дост Мухаммад-хана и записывавший беседу мирза. В шатре все было устроено как в богатом афганском доме: пол устлали циновками, на них положили паласы, затем кошму, а поверх постелили ковры, на которые все и уселись.
— Итак, ваше высочество, когда вы намерены почтить столицу своим приездом? — сразу спросил Гриффин.
— Мы себя еще не совсем хорошо чувствуем. Хотелось бы встретиться со своими подданными, оправившись от болезней, — уклонился от прямого ответа эмир.
Политический агент пожал плечами:
— Как угодно! Нам некуда торопиться. Но разве вашему высочеству не желательно поскорее навести порядок в своем доме?
— Слону снится одно, погонщику — другое, говорят у нас. На Востоке над нетерпеливым смеются: удивительно, как он терпел девять месяцев в чреве матери. Мы дожидались восстановления наших прав больше десяти лет. Теперь осталось немного…
— Но, может быть, кабульский престол не представляет для вас интереса? — обострил разговор Гриффин. — Британская империя имеет огромный опыт управления народами Индии. Как вы, вероятно, знаете, с такой задачей нам удается справляться и в Афганистане…
Глаза Абдуррахман-хана сузились, брови изогнулись, и не спеша, отделяя слово от слова, он тихо сказал:
— Будем откровенны… Мы очень хорошо понимаем, что, предлагая нам трон, вы лишь стремитесь взвалить на наши плечи бремя, непосильное теперь для вас самих…
Гриффина передернуло от подобной прямолинейности, но он сознавал, что вызвал ее сам, и потому промолчал.
— Безусловно, наши трудности велики, — продолжал, словно размышляя, Абдуррахман-хан. — Народ невежествен и фанатичен, но сейчас ничего не сделаешь, не посоветовавшись с ним. На престоле чувствуешь себя неважно без денег: солдатам надо платить, чиновников содержать. Мы надеемся на Аллаха, однако и ваше правительство должно оказать нам помощь. Самый лучший способ — заключить с нами договор…
— Что за договор? — удивился политический агент.
— Как с независимым правителем. Чтобы это видел наш народ. В договоре должны быть определены и границы государства, дарованного нам Аллахом.
«Не Аллахом, а нами», — подумал англичанин, а вслух произнес:
— Вопрос о договоре мы еще обсудим, а пока меня интересует, не пожелает ли ваше высочество, чтобы где-нибудь близ Кабула, скажем, в Гандамаке, после вывода нашей армии оставался англо-индийский отряд, который в случае необходимости мог бы оказать вам поддержку?
Абдуррахман-хан резко повернулся на ковре и поморщился: его мучила подагра. После паузы он покачал головой:
— Мы не думаем, чтобы из-за нас следовало задерживать вывод всех войск. Скажем прямо: при отсутствии солдат инглизи в Афганистане мы будем чувствовать себя более уверенно, чем если они будут здесь.
— Однако, ваше высочество… — начал Гриффин, по закончить не успел. Снаружи послышался шум, крики, а затем раздалось несколько выстрелов.
Эмир быстро поднялся и, чуть припадая на левую ногу, вышел из шатра. За ним поспешили остальные.
На берегу реки, протекавшей у подножия холма, собралась толпа. В центре ее ярким пятном выделялись несколько «всадников Скиннера»; их нарядные желтые мундиры были перепачканы и изодраны. С холма было отлично видно, как афганцы стаскивали кавалеристов с коней наземь. К месту инцидента со всех сторон сбегались английские, индийские, афганские солдаты, на ходу заряжая ружья, вытаскивая кинжалы и ножи.
Политический агент не успел оглянуться, как Абдуррахман-хан скатился вниз и оказался в самой гуще толпы. Он сыпал зуботычины направо и налево, даже не интересуясь, кому они достаются, и сопровождая их сочными ругательствами на всех известных ему языках — фарси, пушту, узбекском и еще каких-то; его свистящий шепот делал ругательства особенно выразительными.
За какие-нибудь несколько минут был восстановлен относительный порядок. Гриффин был потрясен тем, что Абдуррахман-хана послушались, абсолютно не понимая его, и английские уланы, первейшие забияки в британских войсках. Правда, вслед за этим умиротворением занялись и приехавшие с политическим агентом офицеры, но они только довершили успешно начатое правителем дело.