Разрывы афганских снарядов вызвали изрядное замешательство среди британских солдат и разрушили надежды Робертса на триумфальное шествие к Кабулу. Вместо этого он был вынужден потратить несколько дней для подготовки охватывающего движения, а затем — пробираться по лесистым горным склонам, чтобы убедиться в организованном отступлении солдат Шер Али-хана под натиском значительно превосходящих их — численно и технически — англичан. Лишь 2 декабря, потеряв до ста человек убитыми и ранеными, генерал смог утвердиться на перевале.
Менее успешной оказалась попытка Робертса провести разведку лежащей за Пейваром местности Харьяб. Направленная им для этой цели бригада подверглась непрерывным нападениям воинов племени мангал и вернулась почти ни с чем.
Так завершался 1878 год. Поддерживаемый из Лондона, «поэт в Симле» вонзил в тело Афганистана три отравленных ножа: несмотря на отдельные неудачи, британские войска приближались к древнему Кандагару и Джелалабаду, заняли Куррамскую долину. Над Кабулом нависла смертельная угроза.
Британское вторжение должно было показать — не могло не показать! — несговорчивому эмиру, какую бездну тот вырыл перед собой, отказываясь удовлетворить справедливые требования правительства ее величества королевы Великобритании и императрицы Индии.
Однако его реакция оказалась неожиданной…
Глава 8
СМЕРТЬ ЭМИРА
Кое-как примостившись у оконца, затянутого промасленной бумагой, и поминутно обогревая дыханием зябнущие пальцы, Бендерский записывал в дневник: «1-е, или по-западному — 13-е, декабря. Жители местностей, где развернулись военные действия, в значительном числе выселились в Кабул. Здесь они ищут спасения от огня и меча „красных мундиров“, но находят ту же смерть, что ожидала их у домашнего очага. Наплыв пришлого населения в столицу тотчас же вызвал повышение цен на все жизненные продукты. К концу ноября дороговизна дошла до крайности. Съестные припасы порой нельзя достать ни за какие деньги. Наступил голод…»
Заскрипела дверь. Ворвавшийся в комнату поток холодного воздуха ударил по ногам. Раздался басовитый голос генерала Разгонова:
— Оторвитесь от своей летописи, Николай Александрович! Эмир приглашает нас к себе.
— Сию минуту, Николай Иосифович. Завершу лишь мысль, — откликнулся топограф и своим аккуратным почерком вывел еще несколько строк:
«Вслед за голодом явились его обычные спутники — эпидемии, повальные болезни. В городе страшно развился тиф. На улицах и базарах валяются неприбранные трупы, которых не хоронят долгое время. Нарастает недовольство…»
— Бросайте, бросайте! — поторопил генерал и, не дожидаясь, вышел наружу. Захлопнув дневник, за ним поспешил Бендерский.
— Важные новости? — догнал он Разгонова.
— По всей видимости… Подняли голову сторонники Якуб-хана. Ропщут купцы, которых обложили военным налогом. Хорошо обученных и снаряженных войск нет. Кто остановит англичан? Положение чрезвычайно сложное! — бросал генерал отрывистые фразы. Разгонов помолчал и, понизив голос, добавил:
— Эмир отправил свою многочисленную родню на север. Вам это о чем-нибудь говорит?
В тронном зале дворца уже собралось немало людей, когда туда пришли члены русской миссии. Вдоль стен в халатах и шубах стояли придворные и вожди племен. Все они оставили обувь в передней. Голову каждого обязательно покрывала чалма или коническая мерлушковая шапка — кулох, а двое чуть ли не на уши натянули даже английские каски. В центре зала сидел на троне Шер Али-хан. Рядом с ним стоял очень похожий на эмира чернявый человек с растерянным лицом, в богатом халате, а поодаль — везир и казий.
Легкое дрожание рук правителя могло служить признаком владевшего им внутреннего волнения, но взгляд не выдавал этого, а голос его был тих и спокоен:
— Братья! Вы знаете, что инглизи напали на нас, хотя мы стремились к миру. У них много солдат, много пушек. Храбрые воины данного нам богом государства отбивают натиск врага, но он упорно продвигается вперед…