Хотя на самом деле на данный момент это вопрос семантики. ДжоДжо будет моей. Конец истории.
― Итак, мы с Джоли вроде как вместе.
Я прислоняюсь плечом к собственному шкафчику, глядя вниз на Марка. Да благословит Бог моего покойного отца. Он дал мне рост, позволяющий возвышаться над большинством ублюдков, которые заключили контракт с командами НБА.
Глаза Марка расширяются в изумлении, прежде чем черты его лица разглаживаются, и, прочищая горло, как положено хорошему богатому мальчику, коим он и является, заявляет:
― О, правда?
― Ага, ― протягиваю я с усмешкой.
― Позволь мне прояснить ситуацию. Ты переспал с ней в эти выходные, после того, как я в сотый раз попросил разнюхать ситуацию для меня?
― Послушай, ― язвительно говорю я, уклоняясь от вопроса. ― Я знаю эту девчонку с десяти лет. ― С тех пор, как она обещала мне, что я всегда буду огромной составляющей ее мира, и я изменился благодаря ее дружбе, сформировался благодаря нашему теплому общению и вырос, чтобы стать кем-то сильным. ― Это никуда не исчезнет, так что, думаю, ты должен двигаться дальше.
― Ты придурок, ты же знаешь это, Пойриер?
О, я знаю. Я рос в одиночестве. Стал таким. Замкнутый круг и так далее.
Хватаю свою темно-синюю футболку и вздыхаю громко и комично, прижимаясь спиной к ряду шкафчиков.
― Теперь мое самолюбие уязвлено. А это значит, что единственный способ покончить с этим — поцеловать меня в задницу.
― Ну, ― с покрасневшим лицом говорит Марк. ― Этого никогда не случится.
― В таком случае тебе лучше держаться на хрен подальше от моей девушки и меня, понятно?
Он не отвечает.
Просто уходит.
Я наблюдаю за его спиной и впервые в жизни чувствую вкус победы на языке за пределами футбольного поля. Наслаждаюсь этим. Знаю, что вел себя, как придурок по отношению к Марку. Я знаю это. Но не могу ничего поделать.
Все это сводило меня с ума и даже опустило на низший уровень по шкале морали, хотя, признаюсь, у меня не было причин чувствовать себя горько из-за происходящего, ― мой характер победил.
Он выиграл, а я проиграл.
Я утратил хладнокровие.
Я потерял терпение.
Затем потерял контроль.
Зато получил единственное, что имело значение, ― Джоли.
Джоли
Итак. Это официально. У меня худший день в моей жизни. Он начался с того, что Челси случайно пролила горячий кофе на мою белую блузку. И у меня не было времени, чтобы вернуться домой и переодеться между занятиями, так что блузка оставалась испачканной. После мой любимый профессор собрал нас в классе и объявил о своем внезапном уходе из-за трагедии, произошедшей в семье. Затем незадолго до полудня Марк Тинсли ― парень, по которому я сохну уже примерно шесть месяцев (молча, конечно. Я настолько застенчива, что чуть не сгорела от смущения, когда он зашел на днях, чтобы вернуть кое-какое снаряжение Сэйджа) подошел, чтобы пригласить Челси на свидание, полностью игнорируя мое существование.
Я возвращаюсь домой уже затемно, потому что зашла в библиотеку, Сэйдж ждет меня в гостиной с двумя кусочками пиццы, салатом «Цезарь» и пивом. Какое же облегчение увидеть еду и его, что я почти хныкаю от счастья.
Именно так выглядит рай, верно?
― Присядь. Я поставлю «Х-Фактор».
Сэйдж похлопывает по мандариновому дивану, на котором развалился. Одетый только в серые шорты для бега и голый до пояса, что не удивительно, у Сэйджа строгая политика: дома находиться без рубашки. Подхожу и плюхаюсь рядом с ним с довольным вздохом. Он нажимает на воспроизведение, как только я начинаю есть первый кусок пиццы.
― Милая блузка, ― его глаза уже замерли на экране.
― Спасибо… ― начинаю я, но потом вспоминаю, что на ней пятно кофе размером с Миссисипи, и хмурюсь. ― Наверно, мне стоит принять душ и переодеться перед ужином.
Я никогда не чувствовала себя слишком застенчивой перед ним, но сейчас чувствую. Возможно, потому что он никогда не вел себя так со мной. Тихо и заботливо… и, честно говоря, странно.
― Ерунда. Я же твой парень. Тебе не нужно прихорашиваться ради меня. Мне нравишься настоящая ты. Девушка, которая храпит, когда устает, и от которой пахнет чесноком каждое воскресенье после особенной запеканки ее бабушки.
― Ты мой фальшивый парень, ― поправляю я, пытаясь установить границы.
― Это не важно. Все, что произнес мой рот, — правда.
Я поглаживаю его бедро самым платоническим способом и ковыряюсь в пицце и салате, внутренне признавая, что мой лучший друг однажды станет чьим-то настоящим парнем, только, вероятно, не моим. Саймон Коуэлл уничтожает людей на прослушивании. Две девушки плачут, а один парень угрожает подать на него в суд. Затем начинается реклама, и мы оба растягиваемся на диване.