Впрочем, выход все-таки нашелся.
Вернее, его нашел сам Гурий, приобретший по случаю книгу "Постройка моделей судов". В этой книге было все: рисунки, чертежи, расчеты. Но самое главное - в ней была надежда. Гурий запасся деревом и парусиной, прикупил необходимые инструменты - и через месяц первая яхта (масштаб 1:10) была готова.
Гурий назвал ее "Эдита".
Вторую, третью и все последующие - тоже.
Теперь в его пристройке насчитывалось ровно тринадцать яхт. Тринадцать "Эдит".
Разных по классу и оснастке, но с одной общей чертой: они не издевались над Гурием, они любили его - ведь больше любить все равно было некого. Их сухие кили и выточенные по всем правилам корабельной науки шверты <Шверт - выдвижной киль на малых парусных судах. Увеличивает сопротивление дрейфу и уменьшает углы крена.> не знали иных прикосновений, кроме прикосновений рук Гурия. Их зарифленные, пропитанные водостойким составом паруса не знали иных прикосновений, кроме прикосновений губ Гурия.
К тому же Гурий позаботился о том, чтобы им был виден Залив. В широкое, всегда полуоткрытое окно.
А из рабочего кабинета Гурия Залив не просматривался.
Зато хорошо просматривалась улица, по которой шли сейчас двое взрослый мужик и пацаненок. Личность мужика была хорошо известна Гурию Василий Васильевич Печенкин не раз фигурировал в его рапортах как зачинщик пьяных драк в кафе "Лето". Пацаненок же был не кем иным, как сыном Василия Васильевича, Виташей. Самым удивительным было то, что Печенкин вел сына не за ухо, как обычно, а за руку. И вообще, между отцом и сыном наблюдалось завидное согласие, более того, Печенкин-старший взирал на Печенкина-младшего с уважением, если не сказать - с пиететом.
В ушах Гурия звучало "Вышла мадьярка на берег Дуная, бросила в воду цветок", а это означало, что участковый пребывает в самом благостном расположении духа. "Интересно, уж не ко мне ли они направляются?" - лениво подумал Гурий и тут же невольно улыбнулся такому нелепому предположению: Василий Васильевич лейтеху Ягодникова терпеть не мог, общался с участковым только в форс-мажорных обстоятельствах, а в мирное время переходил на другую сторону улицы, стоило только Гурию оказаться в поле его зрения.
Теперь все было наоборот. Теперь отец и сын Печенкины направлялись прямо волку в пасть. Долго не раздумывая и никуда не сворачивая.
"Судя по всему - ко мне, - подумал Гурий уже не так лениво. - Судя по всему - форс-мажор!"
...Это действительно оказался форс-мажор, да еще какой!
- Родной милиции общий привет, - прогундел Печенкин, втискиваясь в кабинет. И без предисловий ткнул в сына указательным пальцем:
- Он, прощелыга!
Яблочко от яблоньки недалеко падает, что и говорить!
- Думаю, это не ко мне, - сдержанно ответил Гурий. - Думаю, это в детскую комнату милиции.
Сочувствия к малолетнему Печенкину у Гурия не было никакого. Он терпеть не мог деятелей типа Виташи: плюгашей-пакостников с соплями под носом и омерзительными мыслями под черепной коробкой. Такие, с позволения сказать, чада мучили домашних животных (от мыши до козы), писали на заборах срамные слова и подозрительно часто вертелись около женского отделения бани. Вместо того чтобы, как и положено чадам, читать Майн Рида и Фенимора Купера. Или "Декамерон" Боккаччо на худой конец.
- Да обожди ты с детской комнатой, - невежливо перейдя на "ты", перебил участкового Печенкин-старший. - Это еще успеется. Мой-то прощелыга трупак нашел.
Так-то! Знай наших.
- Что нашел? - не понял Гурий. - Какой такой трупак?
- Настоящий. Смердячий. - От гордости за сына Василий Васильевич даже икнул. - Сидит себе в лодке и ни гугу!
- Да кто сидит?!
- Да трупак! Он бы там до белых мух просидел, если бы не мой прощелыга.
Только теперь до лейтенанта Ягодникова стал доходить смысл тронной речи Печенкина-старшего: Печенкин-младший, находясь в свободном каникулярном полете и шастая где ни попадя, обнаружил какой-то труп.
- Утопленника, что ли? - на всякий случай уточнил Гурий.
- В том-то все и дело, что нет! - Василий Васильевич торжествовал. Утопленника - это мы проходили. Утопленники что! Ты выше бери. Убиенного.
- Да с чего ты взял, что убиенного?
- Да у него ползатылка снесено! Я сам видел.
- И где же ты все это видел? - Верить известному мартышкинскому выпивохе Гурий не спешил.
- Где-где! В лодочном кооперативе "Селена".
Легендарный местный долгострой был хорошо известен Гурию. "Селена" затевалась году эдак в восемьдесят пятом, когда Гурий был чуть постарше Печенкина-младшего. Места в кооперативе распределялись между прикормленной питерской интеллигенцией из числа активных членов творческих союзов. Да и строительство шло по-интеллигентски - ни шатко ни валко. Уже потом, когда отгремела перестройка и началась эпоха свободного рынка, его взял в свои руки энергичный молодой бизнесмен.
Бизнесмен отгрохал с десяток таунхаузов с эллингами для яхт, после чего благополучно грохнули его самого. Больше никто браться за кооператив не хотел, и он медленно ветшал и разрушался. До Гурия доходили слухи, что несколько домов в "Селене" обжиты, но соваться туда он не хотел. Там, где есть эллинги, есть и яхты.
Настоящие.
А с настоящими яхтами Гурий Ягодников покончил навсегда.
- Хорошо. Сейчас мы туда отправимся...
- Может, ты мне не веришь? - осенило Печенкина.
- На месте разберемся.
- Слышь, лейтенант... Ты тово, обязательно внеси, что трупак мой обормот обнаружил. Обязательно!
- Показания с вас и с вашего сына будут сняты в любом случае. Надеюсь, вы ничего там не трогали, Василий Васильевич? - аккуратно перешел на официоз лейтенант.
- Как можно! - Василий Васильевич так интенсивно замахал руками и заморгал глазами, что Гурий понял: если история с трупом - правда; то склонный к мародерству Печенкин обшмонал тело круче любого лагерного вертухая. Такой и в чужие трусы залезет в поисках наживы, с него станется.
...Печенкин не соврал. В кооперативе "Селена" действительно произошло убийство.
Вот уже три часа здесь работала оперативная бригада из Питера. Ягодников же охранял ближние подступы к таунхяучу та котором было найдено тело. Пока оперативники занимались местом преступления, худощавый, похожий на циркового морского льва следователь по фамилии Дейнека, аккуратно допрашивал Печенкина-старшего, Печенкина-младшего и приятеля Печенкина-младшего, еще одного сопляка-мартыгу. "Мартыгами" традиционно называли молодую мартышкинскую поросль, и второй парнишка был не самым худшим ее представителем. Во всяком случае, Гурию этот мартыга понравился гораздо больше, чем отпрыск Василия Печенкина, хотя он и видел парнишку лишь мельком.
Кажется, его звали Паша.
Именно эти двое - Паша и Виташа - и обнаружили труп, заглянув в эллинг по какой-то своей мальчишеской надобности:
Дело было достаточно серьезным. Настолько серьезным, что его сразу, минуя область, забрали в Питер. О том, что дело уходит в Питер, стало ясно еще на месте, и об этом сообщил Гурию в очередной перекур забубенный опер Антоха Бычье Сердце.
Антоха Бычье Сердце, он же Антон Бычков, был ягодниковским приятелем по школе милиции. Но, в отличие от Ягодникова, явно преуспел, сменил сомнительную фамилию Бычков на роскошную, без страха и упрека, фамилию Сивере. И так попер по служебной лестнице, что к тридцати годам имел звание майора.
- А мог бы быть и подполковником, - интимно шепнул он Гурию. - Не дают.
Бодливой корове, говорят. Сомнительные методы ведения дел, говорят. Ты же знаешь, нрав у меня крутой.
Нрав у Антохи был не просто крутым.
Свирепым был нрав у Антохи, чего уж тут скрывать. Можно только посочувствовать тем несчастным, которые окажутся в руках Бычьего Сердца. И зубам тех несчастных.
Он один, Антоха Бычье Сердце, мог играючи поставлять клиентов какой-нибудь навороченной стоматологической клинике.
И обеспечить процветание всего дружного зубоврачебного коллектива. Гурий лишь подумал об этом, но вслух произнести не решился. Даже шутки ради. Бычье Сердце - тот, каким помнил его Ягодников, - был бескорыстнее матери Терезы. Деньги не особенно интересовали его: в разумных пределах, конечно, не интересовали.