Спутанные волосы на голове Маслобойщикова потрескивали: верный признак того, что мэтр подсчитывал, во сколько бутылок портвейна и водки могут обойтись ему незапланированные расходы на погребение.
- Конечно, - не выдержала Лена. - Конечно, мы сделаем все, что нужно.
- Вот и хорошо. - Капитан Целищев облегченно вздохнул. - Поговорите с патологоанатомом, он все вам оформит...
Выйдя на свежий воздух и избавившись от капитана, Маслобойщиков сразу же повеселел. И пока Лена договаривалась с начинающим жуиром Луценко о выдаче тела, успел хлебнуть припасенного заранее пивка. Появившуюся в дверях морга Лену он встретил бурными восклицаниями:
Вот она, наша добрая самаритянка!
Вот она, юдоль всех скорбящих! Целую ручки и преклоняюсь перед величием души!
- Ну, что? - Гжесь, судя по его хмурой физиономии, был не особенно доволен Лениным порывом, но открыто возражать не решился.
- Похоронить можно здесь, на местном кладбище. Ритуальные услуги я уже заказала. Завтра привезем деньги...
- А вещи? - не выдержал Маслобойщиков.
- Какие вещи?
- Ну, как же? Я сам видел. Лежали на столе у этого жандарма... Кошелечек голубенький, пояс-портмоне и цепочка с кулоном золотая... И еще что-то. Кажется, кольцо. Разве они не отдали тебе вещи, раз уж ты взялась за сей скорбный плуг?..
- Пока нет. Это же вещественные доказательства по делу. А если и нет, то их, скорее всего, передадут родственникам, когда те объявятся.
- Отговорки, - неожиданно взбеленился мэтр, переходя с высокого штиля на извозчицкий жаргон. - Замылят, вот увидишь. Креста на них нет!.. Родственникам передадут! Как хоронить, так чужие люди, а как у наследства руки греть, так сразу родственники материализуются!
- Да полно вам, Леонтьич! - попытался урезонить мэтра Гжесь. - Лучше поедем обратно, торчать здесь до вечера нет никакого смысла...
Стоило им только выехать за пределы Ломоносова, как Маслобойщиков нахохлился и нервно заерзал на заднем сиденье.
- А ведь он прав! - произнес мэтр, пристально вглядываясь в окрестности.
- Кто? - не отрываясь от дороги, спросил Гжесь.
- Жандарм. Не по-христиански все это.
Ушла актриса, ушла красивая, молодая девушка, в сущности, дитя... Ушла нелепо, трагически. И никого рядом с ней не оказалось. Чтобы помочь, чтобы протянуть руку... А мы делаем вид, что ничего не произошло.
- Никто не делает вид, - обиделся Гжесь - и за себя, и за Лену, и за самого мэтра. - Просто все переживают молча.
- Вот именно - молча! А надо вопить, кричать, бить во все колокола, посылать проклятья равнодушному небу!.. Господи Иисусе, ну что за трасса! Как в тайге, как на Чуйском тракте! Ни одной забегаловки!
Ну-ка, что там такое?
За железнодорожным переездом, перед которым стоял теперь Гжесь в ожидании зеленого сигнала, дорога раздваивалась: нижнее шоссе вело на Петергоф (именно по нему они и добрались в Ломоносов), а верхнее делало резкий поворот в сторону от Залива.
- Наверх! - скомандовал Маслобойщиков. - Должно же быть здесь что-нибудь, в конце концов!
- А куда, собственно, мы едем? - поинтересовался Гжесь, послушно сворачивая на верхнюю дорогу.
Маслобойщиков благоразумно промолчал.
Цель неожиданного маневра стала ясна, как только "шестерка" проплыла мимо железнодорожной платформы с посеревшими от времени буквами: "МАРТЫШКИНО". Эту часть Ломоносова бродячая труппа "Глобуса" уже посещала: весной в мартышкинской школе Маслобойщиков давал премьеру "Маленькой Бабы-яги".
- Теперь направо и до перекрестка. За перекрестком остановишься, мэтр уже включил автопилот, и спорить с ним было бессмысленно.
За перекрестком "шестерку" Гжеся поджидала халупа с многообещающей вывеской "ЛЕТО". Покосившиеся буквы рекламного щита, прикрученные ржавой проволокой к поручню у витрины, обещали "бизнес-ланчи по умеренной цене" и "спиртное в разлив".
- Вот и островок цивилизации, - сразу оживился Маслобойщиков. - Думаю, никто не будет возражать, если мы помянем покойную Афиночку, пусть земля будет ей пухом. Посидим, подумаем в тишине о бренности всего сущего...
- Я за рулем, - мрачно напомнил Гжесь.
Но режиссер уже не слушал его. Он выпал из машины и через секунду скрылся в кафе.
- Что будем делать? - спросил Гжесь у Лены, выключая двигатель.
- Давай уедем отсюда к чертовой матери. Пусть сам выбирается.
- С ума сошла! Он и так как ребенок, а когда за воротник зальет... Сама знаешь.
Светаня нам этого не простит.
- Еще как простит! - вырвалось у Лены.
- В любом случае одного я его не оставлю.
- И что ты предлагаешь?
- Может быть, и вправду помянем?
- Ты за рулем, - мрачно напомнила Лена. - А я пить с твоим алкашом мэтром не собираюсь.
- Ну и замечательно. - Гжесь даже рассмеялся от простоты осенившей его идеи. - В конце концов, у тебя тоже есть права. Ты и поведешь.
- Это ничего не значит. Ты же знаешь, машины я боюсь. И ни за какие деньги за руль не сяду.
- А сто долларов, которые ты профукала на курсы вождения? Их вписать в счет или нет?
Курсы вождения были зимним Лениным кошмаром. Она окунулась в этот кошмар добровольно, чтобы пореже встречаться с сексуально озабоченным Гжесем по вечерам. Для этого все средства были хороши, к тому же автошкола располагалась под боком, на Пятнадцатой линии, стоило только перейти Малый проспект. Откуда ей было знать, что скромная табличка "АВТОШКОЛА № 4" окажется приглашением в хорошо закамуфлированный ад. А преподаватель теории Николай Петрович Поклонский возьмет на себя неблагодарную роль Вельзевула. Со второго занятия Лену стали преследовать ужасающие в своих натуралистических подробностях сны. В этих снах она лизала раскаленные сковородки с клеймом "Запретительные знаки", поджаривалась на вертеле, отдаленно напоминающем гаишный жезл, и получала свою порцию раскаленного свинца под табличкой "Стоянка по будним дням запрещена". В реальности дело обстояло не лучше. Любая разметка сливалась для Лены в одну сплошную линию, а безобидный параграф "Проезд нерегулируемых перекрестков" прямо на глазах трансформировался в новую Книгу мертвых. Достаточно было прочесть первую строку, чтобы выпустить на волю всех демонов. К тому же Вельзевул Поклонский взял дурную моду каждое занятие вызывать Лену к доске, и от всех этих встречных и попутных трамваев вкупе с правыми и левыми поворотами у нее темнело в глазах и подгибались колени. Так, на полусогнутых, она и доплелась до окончания теоретического курса, после чего начались муки практического вождения. От нее отказались два инструктора, и лишь третий (в прошлом гонщик-экстремал) сумел научить ее кое-как переключать скорости и не путать педаль тормоза с педалью сцепления. Экзамены в ГАИ Лена сдала только с четвертого раза, наглотавшись перед сдачей успокоительных таблеток. А заработанные потом и кровью права были заброшены в рюкзак и благополучно забыты. Да и табличка "АВТОШКОЛА № 4", изредка появляясь в поле Лениного зрения, больше не вызывала нервной дрожи и приступов головокружения.
И вот теперь, в самый неподходящий момент, Гжесь напомнил ей о правах. Да еще попрекнул ста долларами.
- Ты можешь говорить что угодно, но машину я не поведу.
- Давай хотя бы зайдем, посмотрим, что там с мэтром...
Препираться с Гжесем было бесполезно, оставалось только следовать в его кильватере. Что Лена и сделала, опрометчиво ступив под своды кафе "Лето".
"Островок цивилизации" оказался самой обыкновенной рыгаловкой с липкой клеенкой на столах и декоративным панно во всю стену. Панно откликалось на имя "Родные просторы", но с тем же успехом могло называться "Сбор колхозного урожая". С толстомясыми краснокирпичными труженицами полей мирно уживалась бесстыжие самки "Плейбоя", развешанные над стойкой. А о том, чтобы "подумать в тишине о бренности всего сущего", сразу же пришлось забыть, - из двух косо висящих колонок горланил во всю луженую эмигрантскую глотку Михаил Шуфутинский.