Во время этой огненной свистопляски две канонерки вынужденно отошли немного западнее места боя и неожиданно обнаружили, что там противника вообще нет. Суда беспрепятственно десантировали свыше полутысячи человек, которые заняли побережье и остановились. Они могли ударить неприятелю во фланг или обойти с тыла, но по причине плохо организованной связи Басистый так и не узнал, что рядом уже захвачен плацдарм, и высадку можно перенести туда. Он только видел, что корабли его не могут подойти к освещенному боем участку — один за другим получают повреждения — горят и тонут, и поэтому отдал приказ на прекращение операции — отходить обратно в Геленжик и Туапсе.
Хорошо еще, что командиры канонерок, когда увидели сигнал отбоя, пожалели беспрепятственно высаженных ими морских пехотинцев и задержались, приняв их обратно на борт. А те десантники и танкисты, которые все же сумели зацепиться за берег у Озерейки и вели там бой, были просто-напросто брошены на произвол судьбы. Эти люди, видимо, прекрасно понимали, что они уже списаны «в расход» и поэтому помощи ждать обессмыслено. В связи с чем они решились на отчаянный шаг — прорываться по тылам немцев к сухопутному фронту. Самое удивительное, что шестерым удалось это сделать. Остальные попали в графу «потери». На месте боя и прорыва неприятель потом насчитал 630 трупов советских солдат. Еще 542 человека оказались в плену. Остальных, погибших еще в воде, унесло море.
Неудачный десант парадоксальным образом принес даже меньше потерь, чем могло быть при более успешной высадке. Дело в том, что командующий Черноморской группой войск Закавказского фронта генерал-лейтенант Петров в этот день вместо предполагавшегося усиления атак, почему-то вообще вдруг прекратил наступление на суше. Это предоставило командиру германской 17-й армии генералу Руоффу отличную возможность маневрировать силами. Поэтому, если бы Басистый и сумел закрепиться у Озерейки, то немцам никто не мешал перекинуть туда авиацию, которая без сомнения частью бы потопила, а частью отогнала наши корабли от места высадки. Затем туда же подтянулись бы и германские танки. После чего морскую пехоту, лишенную поддержки корабельной артиллерии, просто бы раздавили гусеницами.
Впрочем, в реальности никакой помощи, тем, кто попал в беду тоже не оказали ни с моря, ни с воздуха. Не сбросили ни одного патрона. Не попытались посодействовать каким-нибудь иным образом. Над подобными вопросами отцы-командиры даже не задумались. Советские летчики, не имевшие в воздухе неприятеля, хорошо видели, что на земле у Озерейки и в тылу у немцев продолжаются бои. Они докладывали об этом командованию, но генералы с адмиралами уже махнули на «смертников» рукой, поскольку были заняты более перспективной с точки зрения их личных карьер и судеб проблемой.
Дело в том, что отвлекающий десант у Станички неожиданно принес успех. Высаживался он через относительно узкую Цемесскую бухту и поэтому поддерживался не корабельной, а береговой артиллерией, уже хорошо пристрелявшей знакомые цели. Под прикрытием ее огня батальон майора Кунникова сумел переправиться, а затем и закрепиться на небольшом «пятачке». С точки зрения стратегии и тактики, он не сулил никаких выгод. Но начальство уцепилось за эту удачу, словно тонущий за соломину, поскольку в Москву требовалось докладывать хотя бы о небольших победах. К Кунникову погнали все подкрепления, какие только можно было найти. Так родилась «Малая земля».
Хотя сам плацдарм и в дальнейшем был, по сути, бесполезен и приносил только бессмысленные потери, держали его до самой середины осени 1943 года, направляя туда, через отлично простреливаемое врагом море, в огромных количествах людей, технику и прочее снаряжение.
Окончательно выбить немцев с Кавказа так и не удалось. В октябре они сами, практически беспрепятственно, эвакуировали 17-ю армию в Крым и использовали ее потом в качестве заплаток для затыкания дыр на других участках фронта.
На этом, в принципе, историю о «Малой земле» можно бы было и закончить, если бы не вопрос: «А при чем же здесь Брежнев?». Разве мог какой-то полковник — начальник политотдела, обязанности которого заключались лишь в том, чтобы следить за моральным состоянием солдат, быть виновным в недочетах операции, разрабатывавшейся и проводившейся множеством генералов и адмиралов? Конечно, Леонид Ильич здесь ни при чем. Просто к середине 70-х годов он уже превратился в непогрешимого вождя, и даже упоминание его имени при описании неудачных десантов казалось немыслимым. Поэтому они из заурядной бессмысленно-кровопролитной операции под перьями придворных летописцев превратились чуть ли не в решающую кампанию всей Второй мировой войны.