Аналогичным образом развивалась ситуация и с размещением на подводных лодках баллистических ракет. В США с самого начала исходили из того, что океан — это огромная стартовая площадка, где, в отличие от суши, не нужно шахт и достаточно легко можно уйти от взгляда нескромных чужих глаз. Поэтому американцами была разработана комплексная целевая программа, изначально задуманная как единая система, В нее входило конструирование специальной морской баллистической ракеты, причем, что очень важно, сразу же верно было выбрано топливо — твердое. И старт — подводный. Следующим компонентом являлся носитель ракеты. И здесь безошибочно остановились на атомной субмарине — варианте более сложном, но перспективном. Затем рассчитывались системы жизнеобеспечения, базирования и прочие детали, вплоть до оптимального количества ракет в залпе.
Наша страна и здесь пошла своим особым путем. И, как вскоре выяснилось, традиционно не лучшим. Вместо создания специального проекта морской баллистической ракеты было решено взять за основу существующую сухопутную модель. Вместо твердотопливного двигателя — выбрали жидкостной. Вместо подводного старта — надводный. Вместо целевой разработки в качестве носителя нового типа атомной субмарины, остановились на уже существующей серийной и к тому же дизельной подлодке. Все это обусловило дальнейшее хроническое отставание.
Ведь что такое, к примеру, надводный старт? Лодка должна всплыть, открыть крышку шахты, поднять ракету на пусковом столе к ее верхнему срезу, а после запуска опустить стол, закрыть шахту и только потом опять погрузиться. То есть, терялось главное достоинство субмарины — скрытность. И если бы ей даже удалось нанести удар, то шансы на возвращение резко снижались. А экипаж превращался, по сути, в отряд камикадзе.
Но в отечественных вооруженных силах начальство традиционно видит в личном составе не живых людей, а что-то вроде военно-биологического полуфабриката, единственное предназначение которого — быть использованным. Поэтому, когда первый советский атомный ракетоносец (проект 658, тактический номер «К-19») в июле 1961 года все же вышел в море, он, несмотря на то, что в теории аварийная ситуация с реактором не исключалась, инструкций на такой случай вообще не имел. И случилось то, что и должно было произойти при подобном раскладе — нештатная ситуация обернулась тяжелейшей аварией с человеческими жертвами и переоблучением всего экипажа.
Вопреки героическим усилиям моряков, аварию устранить не удалось, и командир подлодки капитан 2-го ранга Николай Затеев вынужден был нарушить приказ о радиомолчании просьбой о помощи. К тому времени главная антенна уже вышла из строя, а вспомогательная не могла обеспечить связь с берегом. Но сигнал беды все же поймала дизельная субмарина «С-270», находившаяся по плану учений в соседнем квадрате.
Командовавший ею капитан 3-го ранга Жан Свербилов, конечно, не имел права самовольно покидать боевую позицию. Однако сознание того, что угроза гибели нависла над товарищами, заставила офицера нарушить все уставы. Он решил немедленно идти к аварийному кораблю. Это и спасло жизнь большинства членов экипажа «К-19». Атомоход удалось удержать на плаву, а затем и привести в базу.
Для командира «С-270» его человеколюбивая инициатива вышла боком. Уже через час после начала спасательных работ и выхода в эфир с докладом о трагической ситуации, Свербилов получил свирепое радио от главкома ВМФ СССР:
«Почему без разрешения покинули позицию? Ответите за самовольство!»
Неприятности, разумеется, продолжились по возвращении домой. Вот как их описывает сам Жан Михайлович:
«Проснулся я оттого, что кто-то тряс за плечо. Будил меня флагманский связист одного из соединений подводных лодок Ким Батманов. „Мы, офицеры флота, все за тебя, Жан, — сказал он, — но на флот приехал Бутома — самый главный в советском судостроении. Все перед ним на цыпочках ходят, ведь он представитель ЦК. Так вот, он заявил, что промышленность поставляет флоту превосходную технику, а флот — дерьмо, не умеет ее эксплуатировать. Затеев — паникер, ты, Жан, — пособник паники“»[539].
К счастью, времена были уже не сталинские, и дальнейших репрессий не последовало. Тем не менее, сама реакция на аварию «К-19» со стороны высоких чинов была типично российской — хамской и барской одновременно. Обратимся еще раз к записям Жана Михайловича:
539
Свербилов Ж. ЧП, которого не было // По следам подводных катастроф. М.: Гильдия мастеров «Русь», 1992 (а также в журнале «Звезда». 1991. № 3).