Начнем с того, что историческое значение любой битвы определяется вызванным ею общественно-политическими последствиями, а также цифрами, характеризующими масштаб столкновения. В истории регулярной армии российской империи нет более ответственных и драматичных периодов, чем войны против Карла XII и Наполеона Бонапарта. (Если не считать, конечно, трагедии Первой мировой.) Эти противники не только сумели перенести боевые действия в глубину российской территории, но и реально угрожали России военным поражением с далеко идущими политическими последствиями. В том и другом случае для победы нашей стране понадобилось перенапряжение всех сил государственной машины. Что отразилось в национальном сознании: крупнейшие битвы именно этих войн — Полтавская и Бородинская — стоят несравнимо выше прочих.
Однако здесь гладкая логическая цепочка сравнений рассыпается, поскольку в глаза бросается разительное несоответствие последствий названных сражений: в первом случае — коренной перелом в ходе боевых действий, во втором — отступление и сдача неприятелю «старой» столицы.
Естественно, возникают вопросы. Если с Полтавой все ясно и разгром Карла XII Петром Великим в этой битве, так же, как и ее решающее воздействие на ход всей Северной войны не оспаривается даже шведами, то в отношении Бородинской битвы ситуация выглядит не столь бесспорной. Французы, например, считают, что в «битве под Москвой» успех сопутствовал именно им. Для выяснения истинной картины требуется подробный анализ всех нюансов.
Беспристрастное рассмотрение вообще-то предполагает исследование материалов обеих сторон. Но в России подобный подход традиционно чреват официозным подозрением в излишней доверчивости к «лукавым европейцам». Что ж, уделим основное внимание отечественным изданиям.
Бородинскому сражению, как у нас в стране, так и за рубежом, посвящено огромное количество публикаций, и число их по сей день продолжает увеличиваться. Большинство описаний и мемуаров бывших противников, конечно же, субъективны и излишне эмоциональны. Как правило, они сообщают, что неприятель на поле боя имел численный перевес, но понес более крупные потери и утверждают, что победа осенила «наши» знамена, а не вражеские. Впрочем, иногда встречаются и беспристрастные суждения. Так, по словам генерала А. П. Ермолова, «Неприятель одержал победу, не соответствующую его ожиданиям»[76]. Как бы то ни было, все без исключения мемуаристы отмечают удивительное упорство битвы и считают столкнувшихся в ней противников достойными друг друга.
Французы, однако, гораздо быстрее справились с эмоциями и определились с численными показателями состава и убыли наполеоновских войск. В 1838 году в Париже была опубликована книга участника русского похода маркиза Жоржа де Шамбрэ «История экспедиции в Россию», во втором томе которой автор поместил подробную роспись «Великой армии» перед Бородинским сражением, составленную по документам военных лет — 133 819 человек[77]. А в 1842-м, опять же в Париже, был напечатан труд барона Пьера-Поля Денье — инспектора Главного штаба Наполеона, который затем служил в архиве Военного министерства Франции. Собрав сведения о потерях всех частей, он подсчитал, что при Бородино Наполеон потерял 28 086 человек (6567 убитыми и 21 519 ранеными)[78]. Специалисты из других стран Европы оценивают эти данные, как наиболее близкие к истине и по сей день используют в своих работах.
Общеевропейский взгляд на результаты битвы в целом устоялся в XIX веке и с тех пор не менялся. Вот, например, мнение французского историка Мишле, которое выглядит типичным:
«Наполеон выказал себя под Москвой колеблющимся, нерешительным. Победа его была не полная, он очень мало воспользовался ею, не преследовал сильно ослабленных русских, которые ушли и потом подкрепили свои войска и привели их в боевой порядок»[79].
В России осмысление итогов битвы шло сложней и тернистей. Данные по составу армии на день боя уточняются до сих пор, неуклонно возрастая, а официальная цифра потерь периодически колеблется, то повышаясь, то понижаясь (от 38 до 58 тысяч). Но самые любопытные метаморфозы в трудах российских авторов происходили с численностью убитых и раненых французов (от 29 до 60 тысяч).
Вообще-то в цивилизованных странах историками давно уже принято за правило: при определении величины армии неприятеля и его потерь пользоваться архивными данными противника, опубликованными после окончания боевых действий[80]. Дело в том, что собственные донесения военной поры о численности поверженных «супостатов», как правило, грешат преувеличениями. В пылу боя оценки делаются «на глазок», не говоря уже о том, что человеческая природа склонна к возвеличиванию собственных достижений. Однако и в данном вопросе отечественные специалисты пошли «собственным путем». В 1813 году были опубликованы — с туманной ссылкой на документы, «составленные неприятелем», — подготовленные Ф. В. Ростопчиным (служившим в 1812 году губернатором Москвы) данные о численности и потерях французов при Бородино: 180 500 и 52 482 человек соответственно[81]. Именно этими цифрами все последующие десятилетия предпочитало пользоваться подавляющее большинство российских авторов.
80
Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. 1. СПб.: Наука — Ювента, 1994. С. 36–38; Меринг Ф. Очерки по истории войн и военного искусства. М.: Воениздат, 1941. С. 18–19.
81
Троицкий Н. Первоисточник русских данных о потерях Наполеона при Бородино // Вопросы истории. 1990. № 9. С. 186–187.