— Чем вызвано такое любопытство к этой фигуре? — забеспокоился слушатель.
— Мне интересно его творчество и его жизнь. Не волнуйтесь, мои поиски безобидны.
— Ты умеешь держать язык за зубами?
— Вообще-то умею. Но причем здесь это?
— При том, что я хочу видеть живыми тебя и свою жену.
— Разве вы не убедились в этом?
— Убедился. Так вот я и есть Юрий Вспышкин. Ты, конечно, уже поняла это. Да?
Татьяне показалось, что сейчас она потеряет власть над собой, совершит какую-то слюнтяйскую глупость, но усилием воли она принудила себя сдерживаться. Ведь сейчас прозвучало то, о чем она знала почти на сто процентов.
— Да, — выдавила она с трудом.
— Итак, я твой отец, радуйся или плач, но не осуди — так случилось, — сказал Игорь Свиридович. — Извини.
Еще никогда Татьяна не прокручивала в мыслях свою жизнь с такой скоростью, еще никогда не находила так много ответов на вопросы, которые долго казались ей безнадежными. Нет, судьба таки милостива к ней.
— Как вы понимаете, в последнее время я об этом догадывалась. Поэтому и искала подтверждение догадкам… Но не волнуйтесь, — сказала Татьяна, говоря последние слова больше для себя. — Все очень хорошо, — теперь она вскочила на ноги, а потом засмеялась, что их разговор начинает превращаться в какую-то недостойную сильных людей мелодраму, и снова села. — Я должна была бы раньше понять другое, а именно: что вы принимали участие в боевых действиях, где и получили ранение. Ведь это так?
— Да, и со временем я тебе расскажу об этом. Не сейчас.
— Потом, потом. Не сейчас. Значит, отсюда и ваше ненастоящее имя. Я молодец, я нашла вас…
Игорь Свиридович сохранял спокойствие, казалось, он не проникался теми эмоциями, которые владели Татьяной.
— О твоем существовании я ничего не знал. Ни-че-го! Но у нас с женой была своя дочь, немногим младшая тебя, Таня. Мы ее… из-за наших неприятностей мы потеряли связь с ней, и не знаем, где она и как. Это очень гнетет нас!
— Из-за необходимости скрывать свое имя вы не можете начать ее поиски… — тихо произнесла Татьяна.
— Именно так. Не имеем права ради своего родительского эгоизма навлекать на нее опасность, — говорил Игорь Свиридович.
— Сложная ситуация… — сказала Татьяна. Игорь Свиридович кивнул и шумно вздохнул, неловким движением вытирая казавшиеся сухими глаза. — Вам нельзя волноваться, — забеспокоилась она. — Пожалуйста, давайте закончим этот разговор. Позже продолжим.
— Да я ведь и позже тоже буду волноваться, — Игорь Свиридович улыбнулся. — А теперь ты — мой счастливо обретенный, неожиданный внебрачный ребенок — находишься рядом, ты взяла нас под свое крыло, а другая моя дочь неизвестно где. Может, где-то мыкается в горе-несчастье, одна… Любовь Петровна, если только узнает эту правду, не простит мне. Но это полбеды. Главное, что она сама изведется до смерти.
Татьяна посмотрела на него, будто впервые увидела. Да, он обычный человек, из плоти и крови, ему болит то, что и другим. И он разрывается между давнишним желанием найти родного ребенка и страхом, что раскрытием своего настоящего имени, без чего обойтись не удастся, подвергнет всех опасности: жену, себя и дочь. Ведь были очень веские основания изменять имя.
Это же пытка, с этим нельзя жить, он не выдержит! И только по ее, Татьяны, вине — потому что солгать для себя ей было не стыдно, а быть аферисткой и лгуньей в глазах родного отца она не хотела. Здесь всему помеха одна — ее двуликая честность. И Татьяна решилась.
— Отец, родной, вы не дослушали. Я молодец, так как нашла вас… с мамой.
— Как? — Игорь Свиридович побледнел. — Что ты сказала? — и Татьяна по-настоящему испугалась.
— Держаться! — прикрикнула она. — Мы еще на фронте! — продолжила шутливо, увидев, что отец потянулся к чашке с водой, отпил глоток.
Но вот он овладел собой.
— О чем ты говоришь? — он поднял на нее умоляющий взгляд, как на икону.
— Я Уля, отец. Я с вами теперь.
— А Таня же где? — растерянно спросил окончательно сбитый с толку Игорь Свиридович, не желая терять ни капли счастья, будто эта девушка обязана была знать все обо всех.