– За что? Поддельных индейцев ты не увидишь, потому что никто не захочет оказаться в нашей шкуре. В этой части света почему-то принято считать, что индейцы – это лихие воины, метко швыряющие во всё живое томагавки и укуривающиеся у костра трубкой мира. Всё враньё. Есть только вымирающие племена. Ещё сто лет назад мой коренной народ Отоми заселял Мексику между берегами двух океанов. Теперь же остались лишь жалкие резервации. Скоро исчезнут и они. Во всяком случае, белые делают для этого всё возможное. Они, как огненные муравьи, проникают всюду, чтобы пожирать наши леса и пастбища, превращая их в плантации.
– Но ты же здесь, с белыми? Ты служишь им! Ты сделал всё, чтобы утопить крейсер. И ваш командир на этом не остановится.
– Ах, ты об этом? Поверь, руки чисты только у безруких. А в экипаже я чувствую себя полноценным человеком. Впервые я кому-то нужен. И главное – здесь я на равных. Командиру Зимону неважно, какая у тебя кожа. Ему важно, что у тебя в голове. В экипаже нет ни одного члена Национал-социалистической партии. Обер-лейтенант Бауэр хотел вступить, но командир его сразу предупредил – на лодку ни ногой. Пусть ищет другую или место на берегу. Наш кэп правильно считает, что лодкой управляют не идеи, а руки. Идейные только вредят, потому что главное их оружие – не торпеды, а доносы. Выживают лишь люди с убеждениями. С убеждениями, а не с идеями. Осознавать себя необходимым, Клим, важно для любого человека. Я оказался не нужным даже собственному племени, а здесь от меня зависят жизни людей.
– Тебя выгнали из племени?
– Нет, – засмеялся Адэхи. – Меня продали. И цена мне была – фарфоровые бусы. Фрау Урсула любила мне об этом напоминать. Самые обыкновенные бусы, которые понравились дочери вождя Ёри. Да и вождь наш был совсем не таким, как рисуют ваши художники. Ни коня, ни перьев. Разжиревший, обрюзгший и пристрастившийся к огненной воде белых. Этим и воспользовалась фрау Урсула Райхенбах. Пастор сказал ей, что за одного заблудшего дикаря, обращённого в правильную веру, простятся все грехи. Видать, много было у фрау грехов, раз взялась она за это дело так серьёзно. Я, Клим, тоже сирота, и вступиться за меня было некому. На плантации я оказался, когда мне исполнилось всего десять лет. И это были страшные годы. Если фрау заставляла меня учить молитвы и пересказывать всё, что прочитал в церкви пастор Эрдман, то хозяин Вольфрам Райхенбах был само воплощение зла. Ему мало было просто приказать управляющему, креолу Кампасу, исполосовать работнику спину плетью. После наказания управляющий поливал раны лимонным соком или посыпал красным перцем. Ты когда-нибудь пробовал, что такое плеть-девятихвостка?
– Нас никогда не били, – не смог скрыть потрясения Клим. – Данил Иванович, конечно, мог дать подзатыльник.
– Подзатыльник? – улыбнулся Адэхи. – Фрау ладонью сломала нос попрошайке Джону, нечаянно схватившему её после проповеди за платье. Мощная женщина. Гора! В церкви занимала два места. Удивительное дело – как белые могут быстро меняться. Райхенбахи приплыли в Мексику в начале тридцатых с первой волной немцев-переселенцев. И тогда они были сама добродетель. Набожные и добрые. Но проходит всего два года, и они превращаются в посланников ада. И чем больше хозяин Вольфрам расширял свои плантации, тем свирепее он становился. Не жалел ни детей, ни женщин. Мне тоже часто доставалось, но, когда подрос, хозяин приметил, что в голове у меня что-то есть. Он даже стал доверять мне трактор! С техникой у меня получалось лучше всего. А потом в Европе разгорелась война, и немецкая диаспора потребовала от каждой семьи отправить на историческую родину по одному солдату. У хозяина был сын Карл, но ни он, ни фрау не горели желанием сделать из него героя. Вот тогда хозяин обо мне и вспомнил. Конечно, диаспора осудила его хитрость, но Райхенбахи упирали на то, что им никак не обойтись без преемника, которого они готовили из своего сына. Да и я куда лучше подходил на роль солдата. Хозяин Вольфрам сопроводил меня такими рекомендациями, что чиновники на призывном пункте долго ломали голову, на кого меня выучить – сделать механиком-водителем в танковых войсках или машинистом на подводной лодке? Вот таким образом, Клим, как вы любите говорить, я и выбился в люди.
Рассказывая о себе, Адэхи продолжал держать руку на нагрудном кармане, то поглаживая его, то сжимая. Нет, там определённо что-то было, гладкое и мягкое. Временами Климу казалось, что индеец, склонив голову, разговаривает не с ним, а с содержимым кармана.
– Там что-то ценное?
– Что? – не понял Адэхи.
– Ты как будто держишься за сердце, но я вижу, что это не так. В кармане у тебя что-то ценное?